Александр Спиридонов - Пленник Калугулы

— А как быть вот с этим?..

Алекс протянул медальон. Его поверхность из красноватой стала серой, тусклой. Он как бы оплыл по краям. И потяжелел.

— Ты же говорил, что он золотой был.

— Не знаю, может, позолоченный. Но, гляди, поверхность стала другого цвета. Да и состав, кажется, изменился. На свинец похож металл. И главное — выражение морды другое. Умка яростно скалил пасть.

— И много их у тебя?

— Кого?

— Медальонов.

— Один.

— Ладно, не бреши. Хочешь, чтобы я поверил, что этот… — Войт не смог подыскать слово, — трансформируется сам по себе?

— Ничего я не хочу. Сам удивляюсь, — пожал плечами Спиро. — Слушай, есть же такая вещь — память металла.

— Ну.

— А что если при определенных…

— Как версия годится. Давай, кусочек отрежу.

Алекс не возражал. Он почему-то был уверен, что медальон от этого не пострадает.

— Только давай сначала взвесим.

— Зачем?

— На всякий случай.

Весу в умке оказалось 66 фунтограмм. Алекс уже ничему не удивлялся. Вик нашел жестянку и стал нагревать отпиленный кусок на углях, на всякий случай зайдя за угол стены. Спиро следил за ним из-за спины. Лео, махнув на них рукой, отправился на боковую.

— Помнишь, как в «Терминаторе-2» восстанавливался тот тип? Как капли ртути сливались в одно целое? Сдается мне, что здесь будет примерно то же самое…

На дне банки поблескивала небольшая лужица.

— На грузило можно пустить.

— Не жалко? Подарок все же.

— Это не подарок. Это черная метка.

— Может, опять в золотой превратится?

— Для этого надо найти философский камень.

— Ну так ищи. Ты же у нас философ.

Все же некоторую пользу из «ящика» можно было извлечь. К этому выводу Алекс пришел после одной из передач «Взор». Их обычно вел Алик Блюм — молодой человек с печальными глазами и хорошо выбритым лицом. Его любимой фразой была присказка: «Все еще только начинается», которой обычно передача и заканчивалась. Иногда она приобретала зловещий оттенок, когда показывали военные действия в Черокии или катастрофическое таяние вечной мерзлоты в Сербурии. Но порой вселяла надежду.

Беженцы с Северного Кафказа, бывших республик ГросСоюза, северных краев наполняли пространства центральной части страны, давно испытывающей нехватку в сильных, трудолюбивых руках. Возникали поселения из бывших летчиков расформированных полков стратегической авиации, энтузиастов строительства экологических жилищ, ревнителей, как грибы, возникающих религиозных сект, адептов новой веры и старых идей.

Об одном таком городе, что должен был быть возведен в районе древнего Углича на побережье Крабинского водохранилища, Блюм поведал с особым воодушевлением. Это можно было понять: будущий город имел гордое имя Города Солнца. Город будущего, о котором мечтали еще с незапамятных времен.

Работа на объекте шла к концу. Перекусив чем Бог послал, оба приятеля пребывали в послеобеденном оцепенении, слушая по радио передачу, посвященную дню рождения Коматозо Панелло, предтече колунизма. Проведя 27 лет в тюрьме, предтеча написал бессмертный «Город Солнца» — проект идеального общества. Если не брать во внимание экстравагантности в виде упразднения семьи и обобществлении детей, то вырисовывалась вполне симпатичная идея человеческой общности. Алекс вспомнил, как еще в Эгвекитауне, обсуждалась мысль создания общины северян в каком-нибудь цветущем уголке метрополии. Обанкротившаяся, благодаря топорной работе колунистов, мечта, тем не менее, осталась мечтой, и ее магия продолжала действовать.

— Не знаю, — Войт затянулся сигаретой, лежа на куче опилок и подсунув под голову полено. — Вот, отгрохали Весенний и что? Те же яйца, только сбоку… Мало согнать толпу народа в одно место, нужно еще что-то.

— Идея нужна, — пользуясь перерывом, Спиро делал наброски в свой альбомчик. — Идея.

— Иде я? Все там же… В полном дерьме. Думал, ты меня отсюда вытащишь, но…

— Что «но»?

— Честно тебе скажу: Скиев накрылся медным тазом по твоей вине.

— По моей?! — Алекс развернулся на 90 градусов.

— Нет в тебе… — Вик пощелкал пальцами, — этого… как его. Злости.

— Злости? Сейчас будет очень много.

— Не обижайся, ты же знаешь, что я прав. И какая у меня интуиция. Веры нет, не чувствую я ее. И не понимаю. Вот его я понимаю, — Войт ткнул пальцем в приемник, по которому передавали песню Чека Шоу. — А тебя нет.

— Странно, хотя, что тут странного… Согласен, идеи одной мало, нужна страсть, порыв, харизма. Но оттого, что я иду медленно, что рубахи на груди не рву, суть не пропадает. Поговорка французская есть такая: «Идущий медленно идет верно». Мне людей надо найти, я, может быть, в этот Углич поеду. Вот немного подшабашу и поеду… — Спиро нацедил из термоса себе и Вику остывший чай. Слова Войта зацепили за живое. — Идея правильная. Ведь каждому человеку, как бы ни ничтожен он был, хочется «свое слово сказать». Не в том смысле, как в «Ревизоре», скажите, дескать, там, в Санкт-Петербурге, что есть такой Добчинский… или Бобчинский… Хотя и в этом смысле тоже… Чтобы заметили. Но прежде — высказаться, выдохнуть о своем…

— Некоторым лучше бы этого не делать. И так атмосфера ни к черту.

— Есть такая опасность. Что прорвет плотину и хлынет поток…

— Ага. Гноя.

— Что это у тебя за сравнения такие тошнотные?

— С похмелья должно быть, извини.

Они помолчали. Дым серой змейкой струился над баночкой с окурками.

— Помнишь «Сталкер» Тарка? Там тоже идея высказывания была. Только многим нечего было говорить.

— Ты детские газеты читал, что я привез?

— Ну.

— Так это тоже самое. Всегда есть что сказать.

— Что умного может сказать ребенок?

— Тебе бы все ума.

Войт пришел поздно и в дымину пьяный.

— Надо уметь видеть цель, находить средства для ее достижения и получать кайф от ее достижения. Поставил цель, пусть маленькую, — достиг. Сегодня, завтра… Я могу заставить людей делать то, во что я сам не верю… Подохну скоро.

Он взялся за левую сторону клетчатой ковбойки.

— Смерть гения должна быть тоже гениальной… Залезть в крокодила еще не подвиг! Твоя главная ошибка в том, что ты не можешь убеждать. Поэтому твоя «Умка» сдохла. Если бы я сидел в ней, то уже куча людей работала вовсю на идею…

Не совсем твердо держась на ногах, он, тем не менее, налил тарелку борща и съел пару ложек. Скривившись, отодвинул посудину и произнес:

— Нет, не умеешь ты готовить. Продолжу мысль… Надо работать. Как я сегодня в гараже. Не надо много говорить, одно-два слова и тебя начинают по-ни-мать. Понимать и помогать.

Он поводил пальцем у носа Алекса.

— И одна просьба — не упоминай больше вслух Город Солнца. Мне завидно… Господи, уехать куда-нибудь… Эх, кабы мне сапоги!