Юрий Леляков - Журавлиная ночь

— И тут я как-то особенно не думала, — призналась Мария Павловна. — Но вот… есть такое: будто мы свою судьбу чуть ли не украли у кого-то…

— Но не может каждый теперь, на 66-м году социализма, быть непосредственным потомком батраков или крепостных, начинать жизненный путь с ликбеза — или вовсе «рано начать трудовую деятельность» в определённом смысле! Так что им не нравится — что мы преодолели те трудности? Или… что ещё государство не дало лично им? И не сами ли всё норовят подхватить чужую ношу, думая, что она легче — а каково от этого другим? Например, выбрал себе специальность, знает, в чём призвание, а конкурс в вуз — не пробиться? И большинству всё равно, куда поступать — но они, видите ли, «имеют право» быть городскими, «выбиться в люди», в начальство, и всё такое!.. Или тут, в городе, кто-то живёт с больным открытой формой туберкулёза, или опять же психическим, и разменяться не может — а эти заколотили в деревне ещё крепкие дома, припёрлись в город — и очереди на жильё лет на 20, где уж тому больному дожить!.. Во все времена здоровый мужик сам ставил себе дом, а теперь — так, за счёт больного! А нужно им в городе это жилье? Потом же, через полгода — в подъезде ни одной целой лампочки, кабина лифта с пола да потолка изрезана нецензурщиной… И как пьяная драка, ножевое ранение — опять скорее всего не местные! Но тоже верно: попробуй сказать это прямо… И не из-за какой-то цензуры — просто общественное мнение! Как, мол, не стыдно: ты и так городской, из образованной семьи — а они «тоже имеют право»… Нет, но позвольте: «право» на что? Мы, в конце концов — страна развитого социализма, а не вчерашняя колония, и вузы — не для «выхода в люди», а для подготовки по конкретной специальности! И почему чьи-то дикие представления о престижности той или иной профессии должны решать, куда мне поступать, и кем быть: астрономом или следователем? Хотя и сам был в сомнениях — в школьные-то годы себя ни в чём не проверишь! И много размышлял о том же, что Захар… А вопросы — и не на один век, не на одно поколение! Вот, думал: в этой профессии — найду ответ; а на физфаке — ещё и конкурс… А потом, с первого курса, массовый отсев — а чей-то шанс ушёл, дальше до конца едет пустое место! И сам от скольких слышал: подготовят как попало — а потом изволь ехать по распределению, на твою учёбу деньги трачены… Программа — такая, чтобы не слишком обременительна для «выходцев в люди» из сельских школ, а работать надо всерьёз! Так что где там «всё идеально»… И я вам признаюсь: сам многого не понимаю! Что за люди — которые, получив всё даром вместо кого-то, ещё уверены: страна и народ у них в долгу? Брюзжат, что на Западе зарабатывали бы больше и были выше чином — хотя там подобные им обитают на помойке… Откуда они в таком количестве? А помимо прочего — ещё и трусы, шкурники! Сами ничего не говорят открыто, не ставят никаких проблем, никуда не обращаются — видите ли, боятся пострадать! А травить душу подростку, готовить к роли врага государства — на это их хватает? Жизнь и судьба другого человека — менее ценна? Его можно с ранних лет наметить фактически в жертву? И если он пострадает за то, во что поверил с их лживых слов — его не жаль? И не жаль того, кем мог бы стать в своей жизни, и что сделать, повернись она по-другому?.. И в чём сама справедливость, за которую так борются: подставляя вместо себя — другого, наивного и неопытного? Какие у них идеи? Послушать, так точно: «маленький человек» 19-го века, которому не грех обмануть и обокрасть «хозяина»! Даже не знаю, как и передать точнее… Уверены, что их кто-то обманывает, обирает — вот и они «имеют право»… Что-то такое примитивно-скользкое, гаденько-хитроватое, с постоянными намёками: что кто-то «больше зарабатывает», что они «из низов», «сами пробивали себе дорогу», у них нет влиятельных родственников — и в общем, если воруют и гадят, то лишь для компенсации того, что якобы в избытке есть у других! А что у нас с вами в избытке? Что мы имеем в. обход их, в чём перед ними виноваты?.. И как на Западе никому не тошно от таких «инакомыслящих»? Но, знаете, выдавать себя за разведчика — это уже что-то новое…

— Значит, не разведчик… Но… вы так свободно всё это говорите…

— Да, возможно, не все это так говорят — но не везде и придумывают на пустом месте страшные тайны! Но только что уж теперь… Когда в самóм деле — тупик. В Ровно — это, к счастью, не он, но и в Киеве — тоже…

— Не он… — подтвердила Мария Павловна. — Правда, у того и лицо повреждено: целая сетка шрамов. И мне он даже в какой-то момент показался похожим, но… Понимаете — он не узнал моего младшего. Как-то сразу не узнал. Как будто у него совсем не было брата, он — единственный ребёнок в семье. Нет, это кто-то другой…

— И хоть бы ещё какой-то след, какая-то надежда, — добавил Ромбов. — Но — ничего. Совсем ничего…

«Обрыв, — предупредил Вин Барг на фоне сгущающейся серой пелены. — Или нет, подождите…»

«Что там?»— резко и напряжённо вырвалось у Кламонтова.

«Вагон что-то ищет… И скоро выдаст нам. Что-то когда-то уже было — такое, что имеет отношение…»

— Но что? — спросил Мерционов уже вслух.

— Придётся наконец и нам воспользоваться рукописями, добытыми кем-то, — внезапно объявил Вин Барг. — Вернее, копиями… Кто-то из прежних проводников скопировал… А мы и не знали — что можно тут, запросто, материализовать их в девятом купе!

— Значит, не время было… — прошептал Мерционов.

— И не надо проникать в архив КГБ в «полуэфирном» теле, как я уже думал — порождая ещё одну легенду об НЛО… Нет, а он? — спохватился Ареев. — Что, опять ничего нового? Но как же так…

— Возможно, будет… — ответил Вин Барг. — Запись из Киева, как раз о том больном. Но и пойдёт не сразу. Сперва рукописи… Ну что, пошли в девятое купе?

— А я… пока останусь тут, — почему-то решил Кламонтов. — Дайте мне подумать…

«…Непросто всегда быть изящным и милым,

Как будто на свете нет твёрдых грунтов,—

Сказал экскаватор, — но вырыть могилу

Я всё же готов. Поверьте, готов»…

…Я — столб сосновый, концом в землю врыт,

Площадь — моя обитель.

А тот, который на мне сидит,

Вчера ещё был — правитель…

…Ну, кажется — всё, раз надежд уже нет

Вернуть опустевший трон —

Давай высыхай скорее в скелет,

И не привлекай ворон…

Кламонтов снова лежал во тьме — как в тот, первый paз. И варианты песен — крутились в дремотном сознании…

(И что удивляться, если ненадолго заснул? Такое напряжение, столько информации пришлось на одну ночь! Запись с Луны 2140 года — по памяти Герм Ферха в 2142-м; а до и после — ещё из 1983-го, через Ромбова…

А ночь — короткая, летняя — ещё и не кончилась! И остальные, в девятом купе — так и вращали по очереди колёсико материализатора, выдававшего всё новые листы! А он почувствовал, что должен немного отдохнуть — и задремал…)