Юрий Леляков - Журавлиная ночь

— А кто их знал, что они слабые? — не выдержал Мерционов. — Снаружи мускулы — в порядке, гниль внутри — не видна… А вообще — разные трагедии оставляют на людях разный отпечаток. Вот и чернобыльцы, и оставшиеся ветераны гражданской войны — совсем же не такие!

— У тех — чувство исполненного долга, — ответил Тубанов. — А тут — война, сведённая вничью…

— А у ветеранов второй мировой — разве не исполненный долг? А послушать некоторых… Хотя… о чём это мы? — спохватился Мерционов. — И до того ли нам сейчас?

— И правда! — удивился Тубанов. — Но и не зря же! Видимо, связь есть…

— Да просто всё думаем: с чего, откуда — пошла ломаться наша история? — понял Вин Барг. — И кто и как уже корректировал до нас…

— И нам ли не знать: что такое перепады истории, ложная вина, — согласился Мерционов. — А единственная гипотеза — эти две параллельные ветви ещё с первой мировой! Но и то вопрос спорный… Ведь иначе что: слабая царская Россия — против индустриального Запада? И… в колониях, оставшихся на её месте — того же сонного заплесневелого мужика прокляли бы его же потомки? А так… Да, не пожалели этих тупых и покорных судьбе… и кстати, любому возможному врагу — тоже! Чтобы спасти страну! Как и во времена петровских реформ… А как иначе, что объяснять тому, кому наплевать на всё?

— И память вагона хранит лишь такую иную версию того узла, — согласился Вин Барг. — Где до Волги дошли бы уже в первую мировую; а потом, в отсутствие мнимой «империи зла» — и прагматичному Западу уже не до Луны… Реактор опередил спутник — и так перегрызлись между собой за колонии, что в итоге и метрополии — сплошной Чернобыль… Но это уже история — вернее, несбывшаяся, уже замкнутая виртуальность. А у нас новая задача: как и чем помочь Кременецкому в 1983-м — и этим изменить мир 2140-го…

— Верно, — тяжёло вздохнул Мерционов. — А я от волнения говорю не то… Но что: никакой зацепки, подсказки, как действовать?..

Все насторожённо прислушались — но нет. «Зацепки» не было…

…— Ну, разве что… ещё запись! — вдруг сказал Вин Барг, когда молчание казалось готовым уже лопнуть, взорваться от напряжения. — Сейчас устали, опять короткий отдых — а потом снова… Через Ромбова, уже из 12-го сентября…

«Да, завертелись события! — снова подумал Кламонтов. — И что мы ещё узнаем…»

…— Так это может быть и не шизофрения? — с надеждой (правда, уже не зная, на что именно) спросил Ромбов.

— Шизофрения… — повторил психиатр (уже другой — этому Ромбов, зная его по расследованиям некоторых предыдущих дел, доверял больше. Увы, в июле, он был в отпуске…). — Я, знаете ли, тоже много думаю: что значит этот термин…

— Ну, и…? — не выдержал паузы Ромбов.

— И пришёл к выводу: это — своего рода тайна нашей профессии, в которой мы не решаемся признаться и себе. Не обсуждаем и в своём кругу, тем более — с посторонними. Но вам я cкaжy… Понимаете, этот диагноз — как ящик, в который мы складываем самые загадочнее и трудные для понимания случаи: когда человек и явно не здоров — и не можем понять, чем болен. Отсюда и такой разброс симптоматики и характера течения болезни, как она описана в литературе.

— Да, я уже кое-что читал, — признался Ромбов. — Специально интересовался в связи с этим делом. И ничего не могу понять: как будто это не определённое заболевание — а группа совершенно разнородных! Тут — и какая-то «фебрильная кататония», и «стёртые формы», и «постепенно прогрессирующие», и «однократные приступообразные»… И — что общего?

— Верно, и даже «фебрильная кататония», — согласился психиатр. — Явно что-то эндовирусное, по типу герпеса — только течения, разумеется, более острого — а почему-то причислено сюда же…

— Ну, и почему это так? Как вам кажется?

— Я и говорю: просто нужен такой универсальный диагноз, чтобы как-то «оприходовать» и эти случаи! То есть — медицински и юридически оформить то, что мы пока не умеем объяснить! Вот этот диагноз и ставят кому попало… Человек просто необычно рассуждает, верит в то, во что не верят другие, как-то особенно интересуется этим — шизофрения. Критикует начальство на собрании, а формально придраться, чтобы уволить, не к чему — шизофрения. По религиозным убеждениям уклоняется от службы в армии — шизофрения… И кстати, вот тут обратите внимание: явная половая дискриминация! Мужская часть молодёжи — почти вся проходит через медкомиссии военкоматов, и мы просто вынуждены выявлять таких «шизофреников». А им потом — осложнения на всю жизнь…

— Точно, — печально согласился Ромбов. — А дискотечная скандалистка, которой всё равно грош цена как женщине и матери — запросто проскакивает в институт: ей-то эту комиссию проходить не надо! Но ты будь чуть странным — и всё, пожизненное клеймо! Я тоже много об этом думал…

— А нам, медработникам, тем более очевидно: мы же видим, кто приходит обследоваться! И спрашивается, почему для человека ростом на сантиметр выше карликового — «конституционный долг» рыть окопы наравне с двухметровым спортсменом? И кто решает, что так нужно — сейчас, в мирное время? И нам сразу видно: человек не выдержит, он не годен для этой «школы мужества» — которую, как кто-то считает, должно пройти большинство — но как его оформить? Освободить можно по строго утверждённому списку диагнозов! Вот и пишем такое, что иногда стыдно самим — чтобы сохранить человека для семьи и для общества! А этим «патриотам» что — им нужен солдат на два года службы, или матрос на три — и наплевать, что будет с человеком дальше: вернётся здоровым, сможет работать, учиться — или уже наш пожизненный пациент? Хотя сами же — с голоду, извините, подохнут без мирного населения… И до каких пор, в конце концов, мыслить категориями минувшей войны? Будто человек и рождается только затем, чтобы кто-то размотал его здоровье за два года! И сами они нужны не затем, чтобы сохранить мир на планете — а просто вот так отнимать у страны рабочих, студентов, колхозников…

(«Да, наша версия истории, — подумал Кламонтов. — Со всем хорошим и плохим, что было…»)

…— И нам потом разбираться с продукцией этой «школы мужества», — вздохнул Ромбов. — Или, давайте скажем прямо: с её отходами. Как эти, что вернулись из Афганистана — и решили организовать здесь что-то вроде военно-спортивной группы, как на Западе… Может, слышали: ходили в особой форме, тренировались по ночам прямо на лестницах жилого дома, жильцы, естественно, подумали — бандиты! А потом те на следствии объясняли что-то насчёт борьбы с империализмом… Хотя не все и знают, что в Афганистане не только мирная служба в стройбате, бывают самые настоящие бои — но кем же они оттуда вернулись? И главное, кому себя противопоставляют — мирному советскому народу? А то, знаете, довелось случайно увидеться с одним — так я только посмотрел ему в глаза, послушал, как рассуждает: там, мол, всё ясно, «есть свои и есть враги», а тут всё сложно, запутано, «нет порядка», сплошной обман, ложь, измена, и всё такое — и подумал: да откуда ж вы такие после 45-го года снова взялись? И признаюсь, самому стыдно было мыслей — но вот… было в нём что-то настолько не наше, не советское! Нет, Родину он защищать не будет — это точно. А оправдываться в Нюрнберге, что «выполнял приказ» — тут я его вполне представляю…