Юрий Леляков - Журавлиная ночь

— А я обратил внимание: что можно услышать на вокзалах, в поездах, да и здесь от приезжих… — признался Ромбов. — В общем, от тех, кто наверняка не рассчитывает встретить вас потом… Что в Тернополе каждый седьмой студент — фашист, во Львове — среди бела дня стреляют на улицах, в Средней Азии у партийных руководителей — гаремы и плантации, как где-то в колониях…

— Тоже верно замечено, — подтвердил психиатр. — И проверить не можешь, а в память западает. Особенно детскую…

— А какие ужасы рассказывают и про нас, следователей, и про вас, психиатров? — добавил Ромбов. — Как только поймут, что ни наших, ни ваших коллег рядом нет…

— Ну, один-то, было, в моём присутствии промахнулся, — признался психиатр. — Не понял, где я работаю — и начал представляться хроническим пациентом психбольниц, пострадавшим, видите ли, за веру… Но что с ним сделалось — когда я наконец не выдержал и сказал, что за 18 лет работы ни разу не наблюдал тех средневековых пыток, о которых он говорил! И чтобы сотрудники в рабочее время использовали пациентов в качестве коллективного гарема — тоже! В общем, скандал был на весь вагон… Хотя обычно они как-то сразу чувствуют, что никто из присутствующих не служил на атомоходе, не лежал в психбольнице, не работал в секретном учреждении — и начинают играть соответствующую роль. Да, вот вам — ещё загадка психиатрии…

— И распространённое же явление, — ответил Ромбов. — А я раньше не очень задумывался…

— И как объяснить? Просто подлинная биография неинтересна, сам по себе — ничего особенного, а тут можно сыграть кого-то значительного? Перед теми, кто всё равно что-то не поймёт, не поверит, не переспросит? Но патологией само по себе не считается: так, мелкая, невинная ложь…

— А эти душераздирающие судебные очерки в газетах? — вспомнил Ромбов. — Особенно как раз молодёжных… Я замечал: где-то неделе потом отходишь от шока! Думаешь: как такое могло случиться в нашей, советской действительности? Тем более: бывало бы — знал бы по работе…

— Точно, — согласился психиатр. — А через два-три месяца, мелким шрифтом, в углу: факты не подтвердились. Когда читатель уже забыл ту статью, он под впечатлением другой такой же…

— И как всякий раз подобраны факты: одна сторона только хорошая, другая только плохая! Одна достойна только сочувствия, другая — только ненависти! Удар по эмоциям, как говорится, ниже пояса — и только потом уже, спокойно и не раз всё перечитав, задумаешься: так ли поведут себя люди в реальной жизни, если всё изложенное — правда? И чувствуешь, что — не так! Но это потом… А сразу — просто боишься взять в руки эту газетную страницу! Ведь что пишут: как у нас — не на Западе — чуть ли не пытают подследственных, которые вовсе ни при чём; признают нормальных детей умственно отсталыми; родителей безо всякий вины лишают родительских прав; посреди зимы выселяют семьи из ведомственных квартир; кто-то, струсив, бросает кого-то в беде, а потом уходит от ответственности…

(«И тоже «наша» версия, — вспомнил Кламонтов. — В ней и такое было. Помню эти статьи…»

«Но он по работе не сталкивался, — добавил Мерционов. — Хотя так ли всё просто?»)

— …А потом, как вы и говорите — в углу, мелким шрифтом: на самом деле родительских прав лишён алкоголик; тот, кто «сбежал, бросив товарища» — сам был ранен; а у «бездомного страдальца» есть ещё одна семья, в государственной квартире, — продолжал Ромбов. — Но это мелким шрифтом и гораздо позже — а до тех пор… Знаете, бывает даже: кто-то, прочтя такое, решает сам взяться за дело и дойти до правды — как бы в роли добровольного адвоката человека, которого раньше не знал? И даже, когда я только начинал работать, был случай: пришёл такой читатель, и не то что попросил — потребовал встречи с подозреваемым по одному делу, которого в газете представили в самых сочувственных тонах! Куда нам деваться: вывели ему татуированного уголовника, единственного подозреваемого по данному делу… И тоже шок: он ожидал увидеть человека интеллигентного, вроде себя — а где мы возьмём такого, как описан в газете, если там факты его биографии вставлены в психологическую характеристику кого-то совсем другого? И этот «гибрид» — выдумка корреспондента, его просто нет в природе? Но это ещё что… Страшнее — когда в угоду такой выдумке на всю страну оболган реальный человек. Который, может быть, и сбежал с места какой-то драки — но какое у кого право решать, что он обязан там погибнуть? Или пусть — отсудил у родственника наследство, сдал его в дом престарелых… А сам корреспондент пробовал годами ухаживать за психически больным — чтобы потом обвинять другого, что тот не выдержал? Но как они «заводят» читателя: кругом ложь, обман, предательство, несправедливость, директоpa воруют, а судят вахтёров, выпускники вузов не едут «по распределению», и тому подобное…

— А такой Захар Кременецкий читает, и думает, что рассчитано на его уровень, — согласился психиатр. — Опубликовано-то для миллионов читателей! Хотя — зачем опубликовано, чтобы что доказать? Или возьмите те же фильмы, где в самой невинной ситуации вдруг, ни с того ни с сего — оскорбление, мордобой, разбирательство с выяснением отношений? Так и хочется спросить: чем обижен сам автор сценария или режиссёр, зачем придумывает такое? Тем более — если действительно молодёжных проблем, по всему видно, не понимает? Да, но и то верно: где ему понимать так, как понимаем мы здесь? В нашей профессии, с нашим опытом?

— Ну, вы-то больше и имеете дело с особыми проблемами, — неуверенно начал Ромбов. — И даже с особой молодёжью…

— Нет, не скажите… Тем более: где грань? И вот опять же к вопросу о скрытой патологии: что иногда родители закладывают в подсознание детей — и что, случается, провоцируют в них сами. А отсюда — скрытые комплексы, которые проявляются в самый неожиданный момент… Вот например: в школе на медосмотре один ученик из всего класса не может заставить себя снять рубашку — и знаете, почему? Когда-то уже, ничего не подозревая, вышел во двор без рубашки, а потом дома — скандал по этому поводу!..

— А это-то почему? Что тут такого?

— Да вот оказывается: они с трудом «выбились в люди», перебрались из деревни в город — а он этим их позорит! Такое представление о цивилизованности! Хотят быть «более городскими», чем сами горожане, что ли…

— И это… на 66-м году Советской власти? — ещё более удивился Ромбов. — В нашей стране? Такие дикари?

— Ну, вот! И «воспитывают» детей — в меру своего разумения и уровня культуры!.. Или ещё пример: собрались где-то в гостях вместе дети и взрослые, потом в какой-то момент взрослые вышли, остались только дети — и один почувствовал себя очень неловко. Хотя ничего плохого не происходило! Другие заметили, спросили, в чём дело — а он не может объяснить. Тут уже все всполошились, позвали взрослых: смотрите, среди нас — какой-то больной… И тоже, что оказалось: в семье ему успели наговорить такого про ситуации, когда дети остаются одни, без присмотра, что это для него — уже всё равно, как снять перед классом не только рубашку, но и трусы! А потом нам объясняют: хотелось, чтобы он «не связался с плохой компанией», «хорошо себя вёл», и всё такое… Или ещё варианты детских «пороков и прегрешений»: откуда он такой, что хочет учиться на программиста, работать с компьютером — если родители в свои 17 лет уже были трактористами в колхозе; или — почему всё возится с радиосхемами, увлёкся фотографией: не иначе как опять же назло родителям, которые с трудом заработали деньги, чтобы набить квартиру дорогой полировкой?.. То есть, что получается: выбирай между семьёй и призванием? Любимое дело — преступление перед старшими, которые о тебе заботятся? А то и, страшно сказать — перед сaмoй моралью общества, памятью павших на войне? Да, есть такие — не гнушаются спекулировать и на этом! И уже тут, у нас, как дойдёт до дела — чуть не колотя себя кулаками в грудь, начинают доказывать: да мы воевали ради них, голодали ради них, мы дали им всё, что можно — и вот их благодарность!.. Или так: знаете, как трудно работать, трудно добиться этой квартиры, дачи, заработать на автомобиль — а они ничего не понимают?.. И приходится долго, тщательно, обходными путями выяснять: а что они вам сделали плохого, чем вас позорят? Разве программист — это что-то антисоветское, или равнозначное сутенёру в публичном доме? Ну, а что для вас лично верхом устремлений была профессия механизатора в колхозе — так кто вам виноват, что вы — 35-го года рождения, а он — 60-го? И просто ориентируется на то, что в порядке вещей для его поколения? Ну, то есть конкретно этот случай, как вы поняли по датам — был несколько лет назад…