Джеймс Баллард - Затонувший мир [авторский сборник]

Он крадучись возвратился в спальню и постоял перед распахнутым окном, блаженствуя в терпком воздухе раннего утра. Внизу, дожидаясь завтрака, он отыскал в шкафу в холле свою заброшенную теннисную ракетку и уже совсем разбудил Элизабет, когда, имитируя подачу, ненароком расколол стекло барометра.

Сперва Фримэн упивался возвратившейся энергией. Он катал Элизабет на лодке вверх и вниз по реке, мощно взмахивая веслами, радостно ощущая в себе физическую силу, которая в юности из-за его занятости не нашла выхода. Он сопровождал Элизабет в ее походах по магазинам, нагружаясь покупками для ребенка; его плечи стали шире, ему казалось, что он вырос на несколько футов. Но как раз в это время он почувствовал, что с ним творится что-то неладное.

Элизабет была крупной, своеобразно привлекательной женщиной с широкими плечами и тучными бедрами; она всегда ходила на высоких каблуках. Фримэн, среднего роста, плотный мужчина, чуть уступал ей ростом, что, однако, нисколько не смущало его.

Но когда он вдруг заметил, что теперь чуть достает до ее плеча, то начал тщательно наблюдать за собой.

Во время одного из посещений магазина (Элизабет теперь не ходила в них без Фримэна, всегда наивно советуясь с ним, точно ему самому предназначались в будущем все эти крохотные младенческие ползунки и кофты) продавщица простодушно приняла Элизабет за его мать. Ошарашенный Фримэн внезапно увидел несоответствие, разделившее их — беременность привела к тому, что лицо Элизабет отекло, плечи и шея расползлись, тогда как его лицо разгладилось и морщины исчезли.

Когда они возвратились домой, он долго бродил по комнатам — мебель и книжные стеллажи стали казаться ему высокими и неуклюжими. Поднявшись в ванную, он впервые встал на весы и убедился, что потерял в весе один стоун шесть фунтов.

Тем же вечером, раздеваясь, он сделал еще одно внезапное открытие: Элизабет ушивала его костюмы. Она умалчивала об этом, и когда он впервые заметил, что жена возится со своей корзиной для шитья, то решил, что она хочет сшить что-то для ребенка.

В следующие дни его первый, можно сказать, весенний всплеск энергии немного спал. Удивительные метаморфозы происходили с ним — кожа, волосы и все мышцы будто трансформировались. Черты лица изменились, челюсть стала короче, нос не так выдавался, щеки были абсолютно гладкими.

Обследуя свой рот с помощью зеркала, Фримэн обнаружил, что большинство металлических пломб исчезло, уступив место безупречной белоснежной эмали.

На службе он заметил, что коллеги посматривают на него с недоумением. На другой день после того, как он обнаружил, что не в состоянии дотянуться до справочников на полке рядом со своим столом, Фримэн не вышел на работу, сославшись на грипп.

Казалось, Элизабет прекрасно понимала, что творится. И все-таки Фримэн ничего не говорил ей, опасаясь, что, если она узнает правду, потрясение вызовет выкидыш. Закутавшись в старый халат, перевязав шерстяным шарфом шею и грудь, чтобы фигура казалась крупнее, он сидел на тахте в гостиной; вокруг высилась груда пледов, а жесткая подушка приподнимала Фримэна над тахтой.

Он старался в присутствии Элизабет не выпрямляться в полный рост, а в случае крайней необходимости пробирался по комнате на цыпочках, прячась за мебелью.

Однако обнаружив через неделю, что, когда он садится за обеденный стол, его ноги больше не достают до пола, он перебрался наверх в постель. Элизабет охотно поддержала это решение. Все это время ее ласковые неподвижные глаза пристально следили за ним. Она спокойно ожидала рождения ребенка.

«Дьявол возьми этого Хансона», — подумал Фримэн. Уже одиннадцать сорок пять, а его все нет. Фримэн машинально листал журнал и каждую секунду посматривал на часы. Ремешок их давно скользил по кисти, хотя он уже дважды делал дополнительные дырочки для пряжки.

Как поведать о своей метаморфозе Хансону, он пока не придумал — его душу мучили различные сомнения. Он сам до конца не верил в то, что с ним творится. Да, конечно, он много потерял в весе (по восемь-девять фунтов ежесуточно!) и стал на фут ниже ростом, однако это никак не отразилось на его здоровье. Фактически он приобрел вид четырнадцатилетнего мальчишки.

«Как же все это объяснить?» — задавался вопросом Фримэн. Не является ли его омоложение своеобразным психосоматическим эксцессом? Ведь он не ощущал какой-либо сознательной неприязни к будущему ребенку, откуда же взяться этим необъяснимым репрессалиям [27] Рнпрессалии — ответные отрицательные реакции. ?

Размышляя таким образом, Фримэн пришел к выводу о возможности оказаться в изоляции под контролем санитаров в белых халатах. Эта возможность испугала его и заставила молчать. Врач, наблюдавший Элизабет, был малосимпатичным грубияном, который, конечно же, назовет Фримэна симулянтом, психом, который пытается заставить жену любить одного себя даже в ущерб собственному ребенку.

Кроме того, Фримэн знал, что имеются иные, куда более неясные и туманные мотивы. Он боялся думать об этом и потому и попытался читать журнал.

Там оказались комиксы для подростков. Фримэн раздраженно посмотрел на обложку, потом взглянул на стопку остальных изданий, которые Элизабет купила у агента-распространителя печати в то утро. Там было то же самое.

Он слышал, как его жена зашла в свою спальню в конце коридора. Теперь Фримэн спал один в комнате (которая в близком будущем должна была стать детской), так как, с одной стороны, ему хотелось побыть одному, а с другой — чтобы не испытывать острого чувства стыда, что жена может увидеть его иссохшее тело.

Она возникла с маленьким подносом в руках. На нем были стакан теплого молока и два пирожных. Несмотря на постоянную потерю веса, Фримэн сохранял прекрасный аппетит здорового ребенка. Он взял пирожные и быстро проглотил их.

Элизабет опустилась на постель и извлекла из кармана передника какой-то буклет.

— Я думаю заказать детскую кроватку, — сказала она. — Может быть, выберешь сам из этого проспекта?

Фримэн не проявил никакого интереса.

— Любая сгодится. Закажи покрепче и потяжелее, чтобы он не выпал из нее.

Элизабет согласно кивнула, внимательно рассматривая его. Целый день она гладила белье, чистила одежду, разбирала стопки чистого белья в шкафах на лестничной площадке, дезинфицировала корзины и ведра.

Они договорились, что рожать она будет дома.

ЧЕТЫРЕ С ПОЛОВИНОЙ СТОУНА!

Фримэн не верил самому себе, глядя на весы у своих ног. За минувшие двое суток он потерял больше одного стоуна шести фунтов и теперь едва мог достать до ручки комода или отворить дверь. Не глядя в зеркало, он знал, что теперь ростом сравнялся с шестилетним ребенком. Грудь и шея стали хрупкими, лицо нежным. Полы халата тащились, как шлейф по полу, и лишь огромными усилиями ему удавалось удержать его обширные рукава на своих маленьких ручках.