Джеймс Баллард - Затонувший мир [авторский сборник]

Но доктора Меллинджера было нелегко выбить из седла. Он выпрямился в полный рост и послал коллегам пугающую зловещую улыбку:

— Повидать Хинтона? Нонсенс! Как можно видеть того, кто никогда не существовал! Несомненно, эта несчастная женщина страдает тяжкими галлюцинациями, ей необходима немедленная помощь. Пригласите ее. — После этих слов Меллинджер повернулся к трем своим коллегам. — Господа, наш профессиональный долг — помочь бедной даме. Прошу вас сделать все, на что вы способны.

Двумя меньше!

Перевод Д. Литинского

С ребенком нас трое.

…Одиннадцать часов. Должно быть, Хансон уже приехал. Элизабет! Черт побери, почему она всегда спешит?

Спустившись с подоконника, откуда была хорошо видна дорога, Фримэн поспешил к своей постели, юркнул в нее и разгладил на коленях одеяло. Когда его жена просунула голову в дверь, он доверчиво улыбнулся ей и сделал вид, что увлечен журналом.

— Все в норме? — спросила она, внимательно разглядывая его.

Ее дородное тело приблизилось, и она поправила постель. Фримэн занервничал и резко оттолкнул жену, когда та попробовала поправить подушки.

— Господи, Элизабет, я же не ребенок! — возмутился он, срываясь на дискант [25] Дискант — высокий мальчишеский голос. .

— Что произошло с Хансоном? Уже полчаса, как он должен был приехать.

Жена качнула большой красивой головой и подошла к окну. Просторное хлопчатобумажное платье скрадывало фигуру, но, когда она взялась за задвижку, Фримэн смог увидеть, как под легкой тканью явственно обнаружился овал беременности.

— Видимо, не успел на свой поезд.

Резким движением она прочно закрыла верхнюю задвижку, которую Фримэн пробовал опустить добрых десять минут.

— Мне послышался какой-то стук, — строго произнесла она. — Нам вовсе не надо, чтобы ты простудился.

В нетерпении — когда же она наконец уйдет — Фримэн посмотрел на свои часы. Но жена как будто специально задерживалась в ногах кровати, пристально глядя на него, и он сцепил зубы, чтобы не заорать на нее.

— Я готовлю вещи для ребенка, — проговорила она, будто раздумывая вслух. — И вспомнила, что тебе нужен новый халат. Этот давно износился.

Фримэн спрятал обнаженную грудь под отворотами, чтобы защитить реноме халата.

— Элизабет, я ношу его много лет и привык к нему. Что у тебя за мания заменять буквально все. — Он оборвал себя, почувствовав бестактность своих слов — ведь жена открыто льстила, ассоциируя его с их будущим ребенком. Он не должен забывать, что беременность ее поздняя, ведь ей было уже за сорок. И, наконец, сам Фримэн болел и не вставал с постели около месяца (он стыдился подсознательных мотивов своей болезни), а это только усиливало чувство вины перед женой.

— Прости, Элизабет. Очень мило, что ты так внимательна ко мне.

— Хочешь, пригласим врача?

«Нет!» — Что-то в нем взбунтовалось против этого. Словно подслушав его внутренний протест, жена согласно качнула головой.

— Ты скоро встанешь. Доверимся природе. Думаю, что тебе можно пока обойтись без врача.

— Пока?

Фримэн вслушивался в звуки ее шагов, пока она сходила по устланной ковром лестнице. Через пару минут в кухне загудела стиральная машина.

Пора! Фримэн выбрался из постели и заглянул в ванную. Шкаф возле умывальника был заполнен купленной или сшитой самой Элизабет детской одеждой, тщательно прокипяченной и простерилизованной. Большой квадрат марли накрывал ровные стопки на каждой полке, и Фримэн обратил внимание, что там господствовал голубой цвет, было чуточку белого, но совсем отсутствовал розовый.

«Надеюсь, Элизабет знает, что делает, — подумал он. — Если так, то ребенок будет наряжен лучше всех в мире. Похоже, вся текстильная промышленность работает только на нас одних».

Он наклонился, заглянул в нижнее отделение и достал из-под бака портативные весы. На нижней полке лежала коричневая униформа — комбинезон на шестилетнего ребенка. Рядом он заметил комплект курточек гораздо большего размера, подходящих чуть ли не ему самому. Скинув халат, он встал на весы. В зеркале на двери отразилось тщедушное, почти безволосое тело с впалыми плечами, узкими бедрами и тонкими, как у жеребенка, ногами.

Накануне он весил шесть стоунов [26] Стоун — мера веса, равная 6,33 кг. девять фунтов. Он оторвал взгляд от циферблата и прислушался к звукам стиральной машины в кухне, ожидая, пока стрелка весов перестанет колебаться.

Шесть стоунов два фунта! Цепляясь за полы халата, Фримэн спрятал весы под бак. Шесть стоунов два фунта. Потерять в весе семь фунтов за сутки! Он поспешил назад в кровать и сел на краешек; его трясла нервная дрожь, он судорожно попробовал нащупать пальцами пропавшие усы.

А ведь только два месяца назад его вес был больше одиннадцати стоунов. Семь фунтов в день, настолько быстро…

Его сознание не могло поверить этому. Стараясь унять дрожь в коленях, он взял журнал и машинально полистал его.

Двое и ребенок. Он обнаружил первые изменения шесть недель назад, почти тогда же, когда беременность Элизабет стала несомненной.

Бреясь в то утро в ванной перед уходом в офис, он заметил, что его усы поредели. Обычно жесткая щетина стала мягкой и податливой, приняв былую рыжеватую окраску.

Щетина на подбородке тоже посветлела. Всегда темная и густая, отраставшая за какие-нибудь несколько часов, теперь она подалась первому же касанию бритвы — кожа на лице стала розовой и нежной.

Фримэн подумал, что это странное омоложение каким-то образом связано с предстоящим рождением ребенка. Он женился на Элизабет сорокалетним и был на пару лет моложе ее; уже тогда он решил, что возраст не позволит ему быть отцом, тем более что он сознательно избрал Элизабет как идеальную преемницу своей матери и потому воспринимал себя скорее ее ребенком, чем полноправным партнером. Однако теперь, когда их ребенок обретал реальность, он не ощущал к нему ревности. Похвалив себя, он решил, что просто вступил в новую фазу зрелости и теперь может успешно выступать в роли молодого папаши.

Этим объясняется исчезновение усов, редеющая борода, летящая молодая походка. Он начал тихо напевать:

— Я и Лизабет — высший класс — вместе с ребенком трое нас.

Позади себя в зеркале он видел спящую Элизабет; ее широкие бедра заполнили почти всю кровать. Ему было приятно смотреть, как она отдыхает. Вопреки его ожиданиям она по-прежнему больше заботилась о нем, чем о будущем ребенке, и даже не позволяла ему готовить самому свой завтрак. Причесывая волосы — густые белокурые пряди, — откидывая их так, чтобы прикрыть полысевший овал головы, он усмехнулся, вспомнив, что в книге о материнстве, которую они с Элизабет недавно прочли, много говорилось о супермнительности будущих отцов. Очевидно, жена поняла это слишком буквально.