Джеймс Баллард - Затонувший мир [авторский сборник]

За считанные минуты над Кораллом D образовались новые облака, и черный планер Нолана налетел на них хищной птицей.

Ему что-то крикнули с шоссе, но он и не подумал снизиться: крылья планера трепетали, когда он стремительно разделывался с облаком. Через несколько минут перед нами предстало личико трехлетнего ребенка: толстые щечки, пухлый подбородок и невинный ротик. На шоссе зааплодировали. Волчком завертевшись над облаком, Нолан проворно превратил его верхушку в кудряшки и банты.

Но я чувствовал, что это не все. В Нолане сидел какой-то бес отрицания, подбивавший его разрушать свою же работу всякий раз, когда она выходила удачной. Казалось, он не мог вынести вида собственной скульптуры.

Вот он завис над облачным лицом, точно матадор, целящий в быка. Малыш Мануэль бросил сигарету, Ван Эйк и тот отвел глаза от туристок в автомобилях. Снова по шоссе зашуршал дождь. Облако преобразилось, и кто-то из зрителей раздражено хлопнул дверцей, словно сидел в театре.

Над нами висел белый череп.

Несколькими движениями Нолан преобразил скульптуру, но в оскаленных зубах и зияющих глазницах — в каждой поместился бы автомобиль — все еще угадывались детские черты.

Когда плачущий дождем череп отплыл в сторону, волоча за собой последние струйки, я нехотя взял с заднего сиденья свой старый летный шлем и начал обходить машины. Две тронулись раньше, чем я подошел. На кой черт отставному офицеру воздушных сил, вполне обеспеченному, понадобились эти жалкие доллары?..

Ван Эйк догнал меня и забрал из рук шлем:

— Не сейчас, майор. Гляньте, кто к нам едет… конец света, а?

Я оглянулся и увидел белый «роллс-ройс» и шофера в кремовой ливрее с галунами. Молодая женщина в изящном деловом костюме наклонилась к переговорному окошку, должно быть, передавала ему указания. За ней в полумраке салона мерцало драгоценностями лицо снежноволосой дамы, загадочное, как образ Мадонны в темном приморском гроте.

Ван Эйк рванулся в небо, словно боялся упустить облако. Я прищурился, отыскивая в высоте Нолана. Его не было видно, а Ван Эйк уже вырезал из белой массы лицо Моны Лизы, столь же неприятно похожей на настоящую, как гипсовые статуэтки Святой Девы на Богоматерь.

Нолан налетел на эту мыльную Джоконду как уличный мальчишка. Вывернувшись из облака за хвостом Ван Эйка, он проскочил его творение насквозь, срезав крылом широкую щеку. Потревоженное облако стало разваливаться, нос и губы отплыли от лба, пенные клочья потянулись в стороны…

Ван Эйк развернулся так резко, что планеры чуть не сцепились крыльями, и выпустил в сторону Нолана заряд из йодидного пистолета. Раздался треск, в воздухе замелькали черные клочья, Ван Эйк вывалился из облака; его посадка больше походила на падение.

— Шарль! — рявкнул я. — Какого черта ты тут разыгрываешь фон Рихтгофена? Оставьте, бога ради, друг друга в покое!

— Скажите это Нолану, майор, — отмахнулся Ван Эйк. — Я за ею воздушное пиратство не отвечаю, — его холодный взгляд скользнул по автомобилям, обрызганным дождем.

Я повернулся и пошел к машине, решив про себя, что команду скульпторов Коралла D пора разгонять. Секретарша в белом «роллс-ройсе» открыла дверцу и поманила меня рукой. Ее госпожа сидела недвижно, не отводя от облачных статуй своих глаз, обрамленных бриллиантами. Только пряди белых волос, свернувшиеся на ее плече, чуть шевелились, напоминая гнездо песчаных змей. Я протянул молодой женщине свой летный шлем. Она глянула на меня удивленно:

— Я не хочу летать… Зачем это?

— На упокой души Микеланджело, Эда Кейльгольца и облачных скульпторов с Коралла D.

— О господи! Может быть, у шофера есть наличные… Скажите, вы выступаете где-нибудь еще?

— Выступаем? — я перевел взгляд с этой милой юной особы на бледную химеру, чьи глаза, окруженные драгоценными камнями, не отрывались от изуродованной Моны Лизы.

— Мы не профессиональная группа, как вы, вероятно, уже заметили. Ну… и нам нужны подходящие облака. Где именно вы хотите?..

— В Западной Лагуне, — она достала блокнот, переплетенный в змеиную кожу. — У мадам Шанель будет серия садовых праздников. Она интересуется, не хотите ли вы выступить, за хорошую плату, разумеется!

— Шанель? Леонора Шанель?

Лицо секретарши стало непроницаемым. «Зачем она закручивает волосы в этот старомодный узел? — подумал я. — Словно хочет спрятаться от мужских глаз!»

— Мадам Шанель проводит лето в Западной Лагуне. Кстати, я должна подчеркнуть: мадам Шанель настаивает на конфиденциальности. Вы поняли?

Я помолчал. Нолану наконец надоело летать в одиночку. Он спустился с видом оскорбленного Сирано. Ван Эйк тащил свой поврежденный планер к машине. Малыш Мануэль ковылял вперевалку, собирая наше имущество. В угасающем свете дня мы действительно смахивали на бродячих циркачей.

— Пойдет, — решил я. — Все ясно. Только как насчет облаков, мадемуазель?..

— Лафферти. Беатриса Лафферти. Мадам Шанель обеспечит облака.

Я обошел машины и поделил деньги между Ноланом, Ван Эйком и Мануэлем. Они молча стояли в быстро сгущавшихся сумерках, держа в руках по нескольку мелких банкнот.

Затянутой в перчатку рукой Леонора нетерпеливо открыла дверцу и вышла в пустыню. Она скользила меж дюн — беловолосый призрак в плаще из индийских кобр, и песчаные лучи вздымались вокруг нее, потревоженные дерзкими шагами. Леонора не смотрела на хищные комочки, выраставшие вокруг ее ног: глаза ее все еще были прикованы к тающим в воздухе видениям — облачному коню и детскому черепу, размазавшемуся на полнеба.

В тот раз я так и не понял, что же представляет собой Леонора Шанель. Дочь одного из ведущих финансистов в мире наследовала и ему, и своему супругу — монакскому графу Луи Шанелю. Загадочные обстоятельства его смерти, точнее самоубийства, согласно официальной версии, сделали Леонору предметом множества газетных сплетен. Скрываясь от журналистов, она разъезжала по всему свету, ненадолго задерживаясь в своих многочисленных имениях — тенистая вилла в Танжере сменялась альпийским домиком в снегах над Понтрезино, Палм-Спрингс — Севильей и Микенами…

В этом добровольном изгнании она была почти недосягаема для газетчиков. Лишь изредка в журналах попадались ее фотографии: мадам Шанель с герцогиней Альба посещают католический приют в Испании; мадам Шанель с Сорейей принимают солнечные ванны на вилле Дали в Порт-Льигате; мадам Шанель блистает в самом избранном обществе на фоне волн в Коста-Брава. А потом она снова скрывалась из виду.

Но это изысканное затворничество не могло придать ей ореола этакой Греты Гарбо, потому что за ней все эти годы тянулась тень подозрения. Смерть ее мужа казалась необъяснимой. Граф был занят самим собой, пилотированием своего самолета, время от времени посещал археологические раскопки на Пелопоннесе; его любовница — молодая красавица-ливанка — считалась одной из лучших в мире исполнительниц Баха. Зачем было этому спокойному и добродушному эгоисту кончать с собой, так и осталось загадкой. Единственное многообещающее свидетельство — не дописанный графом поясной портрет Леоноры — по странной случайности погибло перед самым процессом. Возможно, портрет передавал такие черты характера модели, которые она предпочитала скрывать…