Джеймс Баллард - Затонувший мир [авторский сборник]

Неделю спустя, накануне праздника, я подъезжал к владениям Леоноры. Я уже понимал, почему ее капризный выбор пал на это занесенное песками местечко в Западной Лагуне, с его летаргией, знойным томлением и зыбкими перспективами. Поющие статуи на пляже совсем одичали, их пение сорвалось на визг, когда я пронесся мимо них по пустынной дороге. Поверхность озера казалась гигантским радужным зеркалом, отражающим багрец и киноварь береговых дюн. Три планера бесшумно летели надо мной, по песку скользили пурпурные тени.

Мы вступили в пылающий мир. В полумиле от нас уже виднелись причудливые очертания летнего дома, трепетавшие в окрашенном воздухе, словно он готов был в любую секунду переместиться невесть куда во времени и пространстве.

Позади дома, в тусклом мареве, угадывались крутые откосы широкого плато. Я остро позавидовал Нолану с Мануэлем: здешние воздушные течения не чета нашим у Коралла D!

Только когда я подъехал вплотную, дымка рассеялась, и я увидел тучи. Они вйсели в сотне футов над вершиной плато, напоминая перекрученные подушки измученною бессонницей титана. Они клубились и кипели на глазах, от них отделялись куски, проваливались или взлетали вверх, как клочья пара над кипящим котлом… Попасть в такое варево на планере страшнее, чем на шлюпке в водоворот: за считанные секунды машину может выбросить на тысячи футов вверх.

Эти вихревые драконы, шевелясь и сталкиваясь, проплывали над виллой, уносились от озера в пустыню и там таяли, пожираемые жарким воздухом.

Въезжая в ворота, я чуть не столкнулся с грузовиком, набитым звукосветовой аппаратурой. Не меньше десятка слуг расставляли на веранде золоченые стулья и разворачивали навес. Беатриса Лафферти подошла ко мне, переступая через разбросанные кабели.

— Майор Паркер, вот ваши облака.

— Облака, мадемуазель Беатриса? Это хищники, крылатые хищники. Мы занимаемся, простите, резьбой по облакам, а не укрощением драконов!

— Не беспокойтесь. Ничего, кроме резьбы, от вас и не потребуется. — Ее глаза лукаво блеснули. — Я думаю, вы уже поняли, что призваны воплощать здесь только один образ?

— Саму мадам Шанель, разумеется?

Я взял ее под руку и повел по террасе, выходящей на озеро.

— А вам, по-моему, нравится подчеркивать такие вещи. Да, пусть себе богачи заказывают, что им нравится — хоть мрамор и золото, хоть облака и плазму. Что тут такого? Искусство портрета всегда нуждалось в меценатах.

— Господи, тише вы! — Беатриса посторонилась, пропуская лакея со стопкой скатертей. Когда он прошел, она все-таки договорила: — Заказать себе портрет в небесах из воздуха и солнца! Кое-кто сказал бы, что от этого тянет тщеславием… и еще худшими грехами…

— А именно? — поддразнил я. — Вы, надо сказать, очень таинственны!

Беатриса поглядела на меня отнюдь не секретарскими глазами.

— Это я вам скажу через месяц, когда закончится мой контракт. Ну, где же ваша команда?

— Вот они.

Я показал в небо, где три планера кружились над песчаной яхтой, вздымавшей клубы вишневой пыли. За спиной водителя сидела Леонора Шанель в золотистом брючном костюме из кожи аллигатора. Волосы ее скрывала черная соломенная шляпка, но не узнать ее эффектную фигуру и резкий профиль было невозможно.

Когда яхта причалила, Ван Эйк и Малыш Мануэль устроили импровизированное представление с обрывками облаков, мирно тающими над озером. Ван Эйк вырезал из них орхидею, сердце и улыбающиеся губы, а Малыш — голову какаду, двух мышей-близнецов и монограмму Леоноры Шанель.

Пока они кружились и пикировали, иной раз черкая крыльями по воде, Леонора оставалась на набережной и вежливо приветствовала взмахом руки каждую из этих летучих банальностей.

Вскоре они приземлились на набережной. Леонора все еще ожидала, что Нолан возьмется за одну из туч, но он только метался вверх и вниз над озером, словно усталая птица. Владетельница пламенного края стояла недвижно, словно погруженная в тяжелую грезу; ее взгляд, прикованный к Нолану, не различал ни шофера, ни моих товарищей, ни даже нас с Беатрисой. Воспоминания — каравеллы без парусов — проплывали в сумрачной пустыне ее погасших глаз…

Леонора встречала гостей в платье из органди и сапфиров, открывающем плечи и груди, сверкавшие в ажурной броне драгоценностей. Тем временем Беатриса провела меня через французское окно библиотеки посмотреть коллекцию портретов, собранную на вилле. Я насчитал их больше двадцати: от величественных парадных портретов в гостиной (на одном была подпись Аннигони, на другом — президента Королевской академии) до фантастических этюдов Дали и Френсиса Бикона в столовой и баре. Где бы мы ни проходили, отовсюду — из альковов, украшенных мраморными полуколоннами, из узорных рамок на каминных полках, даже со стенных росписей на лестнице — на нас смотрело одно и то же красивое и замкнутое лицо. Может быть, этот чудовищный нарциссизм был для нее последним прибежищем, единственным спасением в ее бесконечном бегстве от реального мира?

В студии на крыше я увидел большую картину, блестевшую свежим лаком. Это была явная пародия на сентиментальную манеру светских портретистов: голубоватые тона и манерный поворот головы превращали портрет Леоноры в образ мертвой Медеи. Дряблая кожа под правой щекой, обтянутый лоб и стиснутый рот придавали ей окоченелый вид; при всей фотографической точности портрет выглядел жутковатым шаржем.

Я глянул на подпись.

— Нолан! Боже, вы были здесь, — когда он это писал?

— Я здесь всего два месяца… это было до меня. Она не пожелала вставлять его в раму.

— Я ее понимаю. — Я подошел к окну, поглядел вниз на прикрытые маркизами окна спален. — Значит, он жил здесь. А студию у Коралла D бросил.

— Но зачем Леонора опять пригласила его? Она же, должно быть…

— Чтобы он опять сделал ее портрет во все небо. Похоже, я лучше знаю Леонору Шанель, чем вы, Беатриса.

Мы вернулись мимо множества каминов, жардиньерок и канапе на веранду, где Леонора принимала гостей. Нолан в белом замшевом костюме стоял с нею рядом. Изредка он поглядывал на нее с высоты своего роста, словно забавляясь мыслями о тех причудливых возможностях, какие самовлюбленность этой женщины может предоставить его мрачному юмору.

Леонора прижалась к его локтю. Обрамленные сапфирами глаза делали ее похожей на варварскую жрицу. Груди, окованные контурными драгоценностями, ни разу не встрепенулись.

Ван Эйк представился с преувеличенным поклоном. За ним подошел Мануэль, от волнения он косолапил сильнее обычного.

Губы Леоноры презрительно скривились, она смерила взглядом мою негнущуюся ногу.

— Вы, Нолан, наполняете свой мир калеками. Этот ваш карлик… он что, тоже летает?