Джеймс Баллард - Затонувший мир [авторский сборник]

Суд был назначен на завтра. Часа, естественно, не знал никто. Скорее всего после полудня, когда сойдутся все действующие лица: судья, присяжные, прокурор… Может явиться и адвокат. Но он суетиться не станет — ведь исход дела предрешен, а всем известно, каково добираться до здания тюрьмы и суда, а затем до изнеможения ждать транспорт, который то ли будет, то ли нет, на жуткой станции под тюремными стенами, на ночь глядя…

Камера, к счастью, была с окном на юг, и Ньюмен Конрад зря времени не терял.

Дугу, по которой проходило солнце, можно было увидеть, только встав спиной к окну, но об этом никто не догадывался, а тюремщики были слишком глупы.

Конрад куском извести разделил дугу на десять равных отрезков — дневных часов, каждый из них — на двенадцать маленьких, и солнце, путешествуя по камере, показывало время.

Начинаясь на стене, цепочка белых отметок проходила по полу, железной кровати и поднималась по другой стене. Мысленно деля маленькие промежутки на пять частей, Конрад определял время с точностью до минуты.

Импровизированный циферблат требовал постоянной выверки, это помогало коротать время, но даже если пренебречь этим, часы давали немалые преимущества: едва край тени касался первой отметки, что означало четверть восьмого, Конрад, не жалея глотки, орал:

— Брокен, дружище, подъем!

И когда наконец раздавался истошный сигнал побудки, сержант уже вовсю лаял других тюремщиков. Разумеется все повторялось и по другим поводам: утренняя перекличка, приборка, завтрак и так вплоть до вечерней проверки. Конрад орал, а начальство неизменно выделяло Брокена как лучшего коридорного.

Беспорядок, возникавший в пасмурные дни, не давал сержанту забыть о преимуществах сотрудничества с узником, поэтому и держали его в лучшей камере, а сигарет он получал, сколько хотел.

Но все рано или поздно кончается: к обоюдному сожалению, день суда был назначен.

Отсиживать срок, возможно, придется в камере с окном на север. Исследования Ньюмена были далеко не закончены, а определять время по теням на дворе для прогулок представлялось чрезвычайно трудным.

Выход был один: попытаться самому уподобиться часам, регулируемым, скажем, пульсом или частотой дыхания.

С помощью сложной системы упражнений Конрад пытался развить у себя чувство времени, но шансов было маловато — ошибки оказывались удручающе большими, но он знал, что сойдет с ума, если не сможет в любой момент точно определить время.

К обвинению в убийстве его привело невинное поначалу увлечение.

Еще ребенком его интересовали странные круги с двенадцатью делениями на древних башнях и зданиях в старых кварталах города.

— Да ничего они особенного не обозначают, — объясняла мать, — просто так, украшения.

«Дурацкие украшения» — подумал он тогда.

Однажды в старом мебельном магазине, в ящике, где валялся всякий хлам, они увидели часы со стрелками.

— Одиннадцать… двенадцать… Что это значит?

— Ничего, — ответила мать, — ничего особенного. Почти бегом она увела сына и дала себе зарок не приходить больше на эту улицу. А про себя отметила: «Без пяти двенадцать, точно!»

Жила семья Ньюменов на краю огромного полуразрушенного города. Изредка Конрад ходил в школу, а чаще стоял с матерью в бесконечных очередях у закрытых лавок. Играл с детворой на железнодорожной станции, гоняя по рельсам ржавую платформу, устраивал командные пункты, взламывая двери пустующих домов. Так и шли неторопливо полные безделья годы, а время не имело ни смысла, ни ритма… и будущее казалось таким же бессмысленным и аморфным, как и настоящее.

Взрослеть Конрад не спешил, жил, как и все в этом мире: не задумываясь о будущем, не сожалея о прошлом.

После смерти матери, роясь на чердаке в разном старье, играя со шляпками, бусами и прочими безделушками, он нашел маленький плоский золотистый предмет, снабженный ремешком. Стрелок не было, но циферблат заинтересовал его, и он надел предмет на руку.

— Где ты это раскопал? — спросил отец, едва не подавившись супом.

— Среди маминых вещей. Можно, я возьму себе?

— Что ты, Конрад, отдай, — непонятно отчего разнервничался отец. — Ты погоди, сынок, через несколько лет я тебе все объясню. Вот исполнится тебе четырнадцать…

Запретный плод сладок, и вскоре он знал все.

— И чего тут? Стоило суетиться из-за каких-то там часов. Разве недостаточно календарей?

Но запавшее в душу сомнение, что ему рассказали не все, заставляло Конрада рыскать по улицам в поисках ключа к секрету.

Он находил и изучал брошенные часы, Большинство из них были изувечены, многие проржавели. Они висели на зданиях, фонарных столбах, над входами в учреждения. Трудно было угадать их истинное назначение, ведь ясно было, что простое определение времени не могло быть незаконным. Все пользовались таймерами. На кухнях, на фабриках, в больницах — везде, где надо придерживаться определенного ритма времени. Один из них тонким свистом будил по утрам отца.

Часы были похожи на градуированный таймер, но казались куда менее полезными из-за переизбытка лишней информации.

Исподволь, очень осторожно Конрад пытался выведать что-нибудь у знакомых и соседей, но молодые вообще ничего не знали, а старики уже начали забывать. Он заметил странную закономерность: не шибко образованные собеседники были более разговорчивы; возможно, у них не было комплекса вины за то, что случилось много лет назад.

— Э-э-э… часы были у каждого, миллионы часов.

— Но для чего они были нужны, мистер Кригтон? — спрашивал мальчик у старого водопроводчика.

— Ну, мы… смотрели на них, узнавали, который час. На работу по ним ходили.

— Но разве недостаточно таймера?

— Ну… не знаю, как бы тебе объяснить. Спроси-ка лучше отца.

Отец же ничего не стал разъяснять, даже когда сыну исполнилось шестнадцать лет. Устав юлить, он грубо сказал:

— Отстань же, наконец! Неужели не понимаешь — от этого одни неприятности.

Преподаватель английского языка Стеси любил ошеломлять учеников оригинальными суждениями о браке и экономике. С явно извращенным юмором он требовал того же и от них. Вот Конрад и накатал сочинение, в котором воображаемое общество развлекалось сложным ритуалом наблюдения за тем, как минута за минутой течет время.

Стеси никак не среагировал, но ребят такая фантазия заинтересовала. Конраду быстро надоело их любопытство, и он сам спросил: