Джеймс Баллард - Затонувший мир [авторский сборник]

— Согласен, — Жорж сел. — Я думал, что эта кража заставит начальство очистить окружение Леонардо хотя бы от части так называемых «шедевров». Но мои шефы совсем растерялись.

Мы согласились, что похищение оживит мировую торговлю антиквариатом, спрос на творения искусства Ренессанса возрастет, а вместе с ним поднимутся цены на все, хоть отдаленно напоминающее подлинники.

— Скажите, пожалуйста, Жорж, а кто украл картину? — Я не сомневался, что он это знает.

Впервые за много лет Жорж не смог ответить на мой вопрос.

Он растерянно пожал плечами.

— Дорогой Чарли, этого-то я и не знаю. Мы все в недоумении, как и вы.

— А это не кто-то из своих?

— Нет-нет, персонал Лувра вне подозрений.

Он кивнул на телефон.

— Сегодня утром я беседовал кое с кем из агентов, вызывающих подозрение, — Анвейлером в Мексике и Каленския в Бейруте. Они считают, что если к похищению не причастно правительство, то это рука Москвы.

— Кремль? — не поверил я.

Следующие полчаса мы говорили шепотом.

Конференция, проходившая в тот же день во дворце Шайо, ничего не прояснила. Главный инспектор сыскной полиции Карно, мрачный человек в темно-синем костюме, а следом за ним и его подчиненные заняли свои места. Они выглядели утомленными и раздосадованными, поеживаясь под градом вопросов. Сидевшие позади них агенты лондонского «Ллойда» и нью-йоркского «Морган гарант треста» выглядели, как большое жюри.

В отличие от них две сотни дельцов и агентов в зале держались непринужденно, обсуждая самые фантастические предположения.

После краткого резюме, сделанного довольно кислым тоном, инспектор Карно представил публике дородного голландца суперинтенданта Юргенса из гаагского отделения Интерпола, а затем предоставил слово помощнику директора Лувра Огюсту Пекару. Последний убеждал, что охрана музея организована безупречно и украсть картину просто невозможно. Казалось, Пекар до сих пор не верил, что ее действительно украли.

«…Планки с боков картины, прикрепленные к полу, не повреждены; целы и два инфракрасных устройства на лицевой стороне полотна. Картину невозможно снять, не освободив ее от бронзовой рамы — рама весит восемьсот фунтов и привинчена к стене наглухо. Электрическая сигнализация, соединенная с болтами, не затронута…»

Я изучал две представленные Пекаром фотографии картины — лицевой и оборотной ее стороны — на щитах, поднятых на подставку. На снимках были видны задняя стенка дубового подрамника, шесть алюминиевых ребер, контакты контрольной сигнализации и множество подписей мелом, сделанных за долгие годы работниками музея. И тут выяснилось, что снимки делались за два дня до кражи, когда картину готовили к реставрации.

При этом известии обстановка в зале сразу переменилась. Разговоры прекратились, цветные носовые платки попрятались в боковые карманы.

— Все ясно, — сказал я Жоржу Стаэлю. — Конечно же, «Распятие» украли из лаборатории, где охрана никудышная. Значит, картина похищена не из галереи.

Гул разговоров вспыхнул снова. Двести носов принюхивались к жареному. Судя по всему, картина действительно была украдена и уже покинула Париж.

Когда мы возвращались, Жорж выглядел подавленным.

— И все же картина похищена из галереи! — сказал он задумчиво. — Я сам ее видел за двенадцать часов до пропажи. Мы должны найти «Распятие». Чарли, ради вящей славы Норсби и Галери Норманд, — и он пожал мне руку. — Но клянусь Господом, тот, кто украл полотно, не был обычным вором.

Так начался розыск исчезнувшего Леонардо.

На следующее утро я возвратился в Лондон, но регулярно связывался с Жоржем по телефону. Сперва, как и остальные заинтересованные лица, мы наблюдали за ходом событий, ни во что не вмешиваясь. В картинных галереях и на аукционах брались на заметку каждое случайно оброненное слово, любая обмолвка. Торговля антиквариатом пошла на подъем к радости работников музеев и владельцев далеко не лучших полотен Рубенса или Рафаэля. Мы полагали, что возросший ажиотаж поможет обнаружить какого-нибудь сообщника похитителя. По нашей версии, это была заказная кража, а новый владелец «Распятия» непременно должен как-то себя засветить в своей маниакальной страсти к шедеврам. Поиски пропавшей картины шумно обсуждались в прессе, но в торговом мире было поразительно тихо. По всем правилам кончик веревочки уже давно должен был бы показаться где-то на галереях или аукционах, но этого так и не случилось. Когда торговый бум, вызванный пропажей Леонардо, угас, и все вернулось на круги своя, «Распятие» безоговорочно отнесли к числу навсегда потерянных шедевров.

Один Жорж де Стаэль продолжал следить за ходом поисков. Иногда он по моему звонку приезжал в Лондон, чтобы обсудить даже самые незначительные сведения об анонимных покупателях полотен Тициана, Рембрандта, копий Рубенса или Рафаэля. Жорж особенно интересовался картинами, прошедшими реставрацию, хотя сведения об этом владельцы обычно давали крайне неохотно.

Поэтому когда через четыре месяца после пропажи Леонардо мы встретились с Жоржем в Лондоне, я спросил полушутя, полусерьезно:

— Ну, как, вы узнали, кто украл Леонардо?

Открывая большой портфель, Жорж загадочно улыбался.

— Вы поразились бы, услышав в ответ «да»? Твердо я не знаю, но одна мысль, точнее гипотеза, у меня есть. Полагаю, она заинтересует вас.

— Конечно, — кивнул я. — Значит, вы продолжали заниматься этим все время.

Жорж приложил указательный палец к губам. Однако легкая шутливость не могла скрыть его напряженности.

— Прежде чем вы расхохочетесь, хочу сказать, Чарли, что я рассматриваю свое предположение как абсолютно фантастическое, и все-таки, — он беспомощно пожал плечами, — оно кажется мне единственно верным. Но доказать его я могу только с вашей помощью.

— Весь к вашим услугам. Рассказывайте. Я сгораю от нетерпения.

Жорж колебался, видно было, что его мучают сомнения, раскрывать ли свою версию, наконец он достал из портфеля кипу листов и стал раскладывать их передо мною на столе. Это были репродукции нескольких картин. Здесь находились и фотографии с увеличенными деталями полотен — на каждой был изображен благообразный мужчина с козлиной бородкой, одетый по моде средневековья.

Жорж отложил шесть самых крупных фотографий.

— Вы, конечно знаете их?

Я кивнул. За последние пять лет я видел оригиналы всех этих картин, кроме «Положения во гроб» Рубенса, хранившейся в Ленинградском Эрмитаже.

Это были похищенное «Распятие» Леонардо, «Распятия» Веронезе, Гойи и Гольбейна, а также «Голгофа» Пуссена. Картины были достоянием крупнейших музеев — Лувра в Париже, Сан-Стефано в Венеции, Прадо в Мадриде и Государственного музея в Амстердаме. Каждая из них, не считая Пуссена, была уникальным шедевром и гордостью этих музеев.