Джеймс Баллард - Водный мир

Внезапно загрохотали дробовики, и языки пламени вырвались на улицу. Из-за угла показалась группа людей с воздетыми над головами факелами. Впереди виднелась белолицая фигура Странгмена, а за ним, с дробовиками наготове, держались Адмирал и Большой Цезарь.

Глаза Странгмена сверкали в свете факелов. Отвесив легкий поклон Беатрисе, он затем отсалютовал Керансу. Аллигатор с перебитым хребтом бессильно бился в канаве, показывая белое подбрюшье — Большой Цезарь вытащил свое мачете и принялся отрубать рептилии голову.

Странгмен со злобным удовольствием за ним наблюдал.

— Тошнотворная тварь, — прокомментировал он, затем достал из кармана большое хрустальное колье, все еще покрытое коркой водорослей, и вручил его Беатрисе.

— Это для вас, моя дорогая. — Он ловко закрепил колье у нее на шее, с удовольствием наблюдая за эффектом. Комки водорослей среди искрящихся камней на фоне белой кожи заставляли Беатрису казаться какой-то наядой из морских глубин. — И все прочие самоцветы этого мертвого моря.

С эффектным жестом Странгмен снова отбыл — факелы исчезали во мраке заодно с людскими криками, — оставляя их одних в тишине с белыми самоцветами и обезглавленным аллигатором.

В течение следующих нескольких дней события принимали все более безумный оборот. Совсем теряя ориентацию, Керанс одинокими ночами бродил по темным улицам — днем в лабиринте проулков становилось невыносимо жарко. Он никак не мог оторваться от воспоминаний о прежней лагуне и в то же время очень скоро почувствовал притягательность этих пустых улиц и разграбленных зданий.

После первого удивления при виде осушенной лагуны Керанс начал стремительно погружаться в состояние тупой апатии, из которого тщетно пытался выйти. Смутно он понимал, что лагуна представляет собой комплекс нейронических потребностей, которые нельзя удовлетворить никакими иными средствами. Нисколько не нарушаемая царившим вокруг насилием, летаргия углублялась, и Керанс все острее и острее чувствовал себя человеком, выброшенным в темпоральное море, окруженным плоскостями диссонирующих реальностей, разделенных миллионами лет.

Бившееся у него внутри громадное солнце почти заглушило шум грабежа и разгула, рев взрывчатки и дробовиков. Будто слепец, Керанс ковылял у старых аркад и дверных проходов, его белый смокинг сплошь покрывали сальные пятна, над ним скалились проносившиеся мимо матросы, порой игриво хлопая его по спине. В полночь он лихорадочно бродил среди бесчинствующих на площади певцов, сидел рядом со Странгменом на его празднествах, прятался в тени колесного парохода, наблюдая за плясками, прислушиваясь к бою барабанов и гитарному перезвону, — и все это накладывалось у него в голове на упорный стук черного солнца.

Керанс забросил все попытки вернуться в отель — протока была заблокирована насосными шаландами, а соседняя лагуна кишела аллигаторами — и в течение дня либо спал на диване в апартаментах у Беатрисы, либо тупо сидел в тихом алькове на игорной палубе плавучей базы. Большая часть команды спала среди ящиков или спорила над добычей, мрачно дожидаясь сумерек. Керанса они не трогали. Согласно некой извращенной логике, сейчас ему было безопаснее держаться поближе к Странгмену, нежели продолжать уединенную жизнь. Бодкин почувствовал это на себе, удалившись в состоянии все нарастающего шока на экспериментальную станцию — куда теперь приходилось добираться по обрывистому склону ветхого пожарного выхода. В один из своих полночных визитов на улицы университетского городка за планетарием доктор был схвачен группой матросов и подвергся весьма грубому обращению. Примкнув к свите Странгмена, Керанс по крайней мере признал его абсолютную власть над лагунами.

Однажды он сумел пересилить себя и навестить Бодкина. Доктора он нашел тихо отдыхающим на койке, которую охлаждали самодельный вентилятор и старый кондиционер. Подобно самому Керансу Бодкин казался изолированным на небольшом островке реальности в центре темпорального моря.

— Роберт, — распухшими губами пробормотал ученый, — уходите отсюда. Заберите с собой ее, эту девушку, — тут ему пришлось припоминать имя, — Беатрису. Найдите себе другую лагуну.

Керанс кивнул, горбясь внутри узкого конуса прохладного воздуха, проецируемого кондиционером.

— Поймите, Алан, я знаю, что Странгмен безумен и опасен, но пока что уйти почему-то не могу. Не знаю почему. Наверное, здесь что-то такое есть — в этих голых улицах. — Совсем запутавшись, он немного помолчал. — Господи, что это? У меня в голове какой-то кошмар. Сперва я должен с ним разобраться.

Бодкин с великим трудом сел.

— Керанс, послушайте. Забирайте ее и уходите. Сегодня же вечером. Времени здесь больше не существует.

Внизу, в лаборатории, бледно-бурая пена драпировала широкий полукруг календарных планов работы — расчлененный нейронический зодиак Бодкина — и покрывала вуалью заброшенные лабораторные столы и вытяжные шкафы. Керанс нерешительно попробовал повесить на место те планы, что упали на пол, но вскоре сдался и провел следующий час, отмывая свой белый смокинг в луже воды, оставшейся под одной из раковин.

Наверное, в подражание Керансу, несколько членов команды теперь тоже расхаживали в смокингах с черными галстуками. В одном из зданий был найден склад мебели, где также хранилась и одежда — причем в герметичных водонепроницаемых упаковках. С подначки Странгмена пять-шесть матросов напялили смокинги, повязали на шеи черные галстуки и теперь гордо вышагивали по улицам, раздувая полы и высоко задирая колени — будто труппа буйнопомешанных официантов на карнавале дервишей.

После первоначальной беспорядочности мародерство стало приобретать более серьезные масштабы. Независимо от его личных на то причин, Странгмена интересовали исключительно предметы искусства, и после тщательной рекогносцировки ему удалось распознать один из главных музеев города. Однако, к его немалому раздражению, здание уже было разграблено, и единственной добычей мародера стала крупная мозаика, которую его люди черепица за черепицей вытащили из передней залы и, подобно колоссальной составной картинке, выложили на смотровой палубе плавучей базы.

После этого разочарования Керанс подумал предупредить Бодкина, что Странгмен может попытаться развеять свою тоску и отыграться на нем, но когда ранним утром следующего дня он забрался на экспериментальную станцию, то обнаружил, что Бодкин пропал. Топливо для кондиционера кончилось, и Бодкин, судя по всему умышленно, перед уходом распахнул все окна — так что станция кипела, как котел на огне.

Странно, однако исчезновение Бодкина не слишком тронуло Керанса. Погруженный в себя, он просто решил, что биолог последовал собственному совету и перебрался в одну из лагун к югу.