В. Бирюк - Расстрижонка

Мономах пережил всех своих противников. Сын его Мстислав, после вокняжения, воюет против полоцких князей и половецких ханов. Он сам является нападающей стороной. Ибо на Руси — мир и согласие.

Долгорукий, вокняжившись в Киеве, имеет перед собой непримиримых противников — Волынских князей, и ненадёжных союзников — князей Смоленских и Черниговских. Которые, явно, переметнутся к противнику. Это «наследство», в случае вокняжения Андрея, будет годами «висеть» на нём.

Мономах сажает сына в Белгороде. Это богатый, большой город — треть Киева.

Андрея ставят в Вышгороде. Древнем, славном, но — маленьком поселении. Разница в площади городов, и, соответственно, в доступных ресурсах — раз в двадцать-тридцать.

Фактически Долгорукий загоняет сына в ловушку.

Вышгород — это честь, это древнее, славное, святое место. Это «Северные ворота столицы». Это доверие — с этого направления наиболее велика внешняя угроза.

А по сути — конура цепного пса. Оттуда можно только гавкать да рвать проходящих. Подняться самому, набрать и умножить дружину — не с чего.

А дальше? Вот Долгорукий умрёт и… Андрей, ломая «закон», полезет «на стол» в Киеве? С чем? С той сотней гридней, которую можно прокормить в Вышгороде? Против резко враждебного киевского населения? Против тысяч непрерывно скалящихся на него — кыпчака, «Бешеного Китая» — «чёрных клобуков»?

«Киевская тренога» Мономаха — система баланса политических сил: «чёрные клобуки», «киевляне», «княжья дружина». Две «ноги треноги» — против, третьей — нет.

Долгорукий не дал Андрею ресурсов — большого богатого города — на Юге. И отобрал, своим завещанием, доступ к ресурсам на Севере, в Залесье.

Впереди у Андрея — позор, нищета, заклание. Преступление против «Закона Русскаго» — вокняжение не по «лествице», избиение гражданского населения — враждебных киевлян, собственный неизбежный разгром многократно превосходящими силами торков и княжеских дружин. Безудельность, жизнь «из милости за печкой» у кого-то из младших братьев.

Вот такую судьбу готовит своему сыну Юрий Долгорукий.

Они все видели его несколько покатый лоб, блистающие, в моменты ярости, глаза, высокомерную осанку. Они все над ним посмеивались:

– До седых волос дожил, а своего удела не сыскал. Только и годен, чтоб головёнку под вражий удар подставлять. Шелом-то — в куски, а лобешник — меч не берёт. В мозге, видать, одна чугунина. Годен только у князь Юрия на посылках бегать. В подручниках.

Не в подручниках — в противниках. Не из-за власти, земель, доходов… По своим характерам.

По своим ценностям и допустимостям, по образу жизни, по социальным ролям… они — враги. Но этого не видно. Как и не видно со стороны того, что за этим чуть покатым лбом трудится очень неплохой ум. С весьма нетривиальными, для святорусской господы, мыслями. С постепенно меняющимися «границами допустимого».

Снаружи: типичный пожилой кавалерист-рубака. «Как одену портупею — всё тупею и тупею». Внутри — мятущаяся, пребывающая в напряженном борении сама с собой и с миром, душа. И острый, последовательный интеллект.

Все нормальные русские князья стремились в Киев, к высшему «столу», к высшей должности в княжеской иерархии. Андрей никогда не был «нормальным». Это его свойство прорывалось во множестве дел.

«Ежели стол не идёт к человеку, то человек идёт к столу» — писал некогда Изя Блескучий, оправдывая свой захват Киева.

Андрей, «сходив к столу», утащил «стол» за собой. Даже и став Великим Князем Киевским, он остался во Владимире.

То, что Залесье, не смотря на «духовную» Долгорукого, не смотря на присутствие в Суздале вдовы и младших сыновей, признало Андрея князем, пережило высылку «гречников» и «торцеватых» племянников Андрея, что, фактически, ликвидировало саму основу для введения в Залесье удельщины, что есть основной тренд, основное стремление боярства во всех русских землях — есть, в немалой степени, результат страстной проповеди, поддержки Феодора.

Насколько это было непросто — видно из Никоновской летописи:

«И тако изгна братию свою, хотя един быти властель во всей Ростовской и Суждальской земле, сице же и прежних мужей отца своего овех изгна, овех же в темницах затвори; и бысть брань люта в Ростовьской и в Суждальской земли».

«Бешеный Федя» в этой «брань люта» был «Бешеному Китаю» — важнейшим соратником. Пожалуй, более близким и важным, чем Сергий Радонежский — Дмитрию Донскому.

«Неблагодарность — из числа самых тяжких грехов». Андрею — несвойственна.

Другая причина невозможности отправки Феодора к Манохе — общая «святорусская».

Русские князья не казнят русских иерархов. Русская церковь отделена от государства. В том смысле, что церковные — неподсудны светскому суду. «Да не вступает владетель в то». В «то» — что творится в монастырях, церквях, епископских дворах. Я уже цитировал «Устав церковный». Даже изгнание или пожизненное заключение может быть применено рюриковичами друг к другу. Но не к епископам. Им — только церковный суд. Высший суд — митрополичий. Именно так будет в РИ решена судьба зарвавшегося «бешеного Феди».

Давнее соратничество, благодарность за оказанную помощь и юридическая, освящённая верой и традицией, неприкосновенность епископа — не позволяют князю Андрею применить к Феодору «силовые меры воздействия».

Итого: «допрос третьей степени» — невозможен дважды.

Вот и стоит перед окном этот невысокий, крепкого телосложения, с ярко выраженным сколиозом, человек. Смотрит, не видя, в темноватое стекло и рвёт себе душу:

– Друг?

– Нет, враг!

– Врага — казнить!

– Нет, нельзя.

«Рука не поднимается» — старинное русское выражение.

Интересно: а если ногой? Не в смысле: «приподнять ножку и пометить», а — пяткой? В лоб. Или, там, коленом по почкам? — Ах, да — капоэйры с карате здесь не знают.

– Тебе виднее, но уверен ли ты? Может, понял неправильно или, там, у него зубы болели.

– Поэтому, Иване, ты пойдёшь в Ростов. И привезёшь её сюда.

Что?! А… э… ё!

Где найти мне слов не затёртых, чтобы выразить, хоть бы и лишь частично, всю меру своего недоумения, удивления и изумления…? А так же — раздражения, возмущения и посылания…

Смысл приказа — понятен. Как в частушке:

Андрею охота «удостовериться». Путём личного общения со своей экс.

Но я-то здесь причём?!

Первая реакция — чисто инстинктивная: мужик, ты с какого дуба-ясеня упал?! У меня своих дел… в гору глянуть неколи! У меня там этногенез выкипает! А стекло ещё и варить не начали!

И я ещё много всяких умных слов сказать могу. И аргументов с доводами — просто охапками навалять.