Урсула Ле Гуин - Левая рука тьмы: Левая рука тьмы. Планета изгнания. Гончарный круг неба. Город иллюзий

Снова и снова он пытался представить себе, каким образом он, Фальк, мог бы оставить послание самому себе, но уже как Ромаррену.

Проблема эта сама по себе была столь нелепой, что притупляла его воображение и казалась неразрешимой. Если Синги не будут наблюдать за ним, пока он будет писать такое послание, они, конечно, тут же его обнаружат, когда оно будет написано. Сначала он думал воспользоваться Орри как посредником, приказав ему сказать Ромаррену: «Не отвечайте на вопросы Сингов…», но он не был уверен в преданности Орри. Он не был уверен в том, что Орри будет повиноваться его приказам и сохранит это в тайне от захватчиков. Синги так манипулировали сознанием этого бедного ребенка, что теперь он фактически был их орудием. Даже лишенное смысла послание, которое он уже передал Орри, могло быть уже известно Сингам.

Не было никакого устройства или уловки, никакого средства или способа выбраться из создавшегося положения.

Была только одна надежда, и та очень слабая, что он выстоит, что бы с ним ни сделали; что он останется самим собой и откажется забыть, откажется умереть. Единственное, что ему давало основание надеяться на это, было то, что Синг сказал, что это невозможно.

Он хотел, чтобы Фальк поверил в то, что это невозможно.

Зрительные галлюцинации его первых часов и первых дней в Эс Тохе скорее всего имели целью привести его в состоянии смятения. Он должен был запутаться и потерять веру в самого себя. Вот чего они добивались!

Они хотят, чтобы он не верил самому себе, не верил в свои убеждения, в свои знания, в свою силу. Все их объяснения о стирании содержимого мозга были лишь запугиванием и шантажом с целью убедить его, что он не сможет противостоять их парагипнотическим операциям.

Ромаррен их не выдержал… Но у Ромаррена не было подозрений или предупреждений на их счет. Он не знал о том, что они пытаются с ним сделать, тогда как Фальк только об этом и думает. Вот в чем разница! Поэтому, вероятно, память Ромаррена и оказалась уничтоженной. Теперь они уверяют, что то же самое будет с памятью Фалька. Однако лучшим доказательством их лжи было то, что они все же надеялись восстановить память Ромаррена.

Все, что он мог им противопоставить, это внушить себе: «Я все выдержу». Если удача будет на его стороне, то так и случится. Если же удача от него отвернется…

«Надежда — еще более хрупкая, более трудная вещь, чем даже вера», — подумал он, шагая по комнате под отблески беззвучных молний, различимых сквозь полупрозрачные стены, под звуки весенней грозы, разразившейся высоко над его головой. В хорошую погоду верят в жизнь, в плохую — только надеются. Но суть одна и та же. В обоих случаях необходима связь одного разума с другим, с миром и со временем. Без веры человек живет, но не человеческой жизнью. Без надежды он погибает. Когда же нет взаимосвязей, когда руки не соприкасаются с другими руками, тогда чувства атрофируются, разум становится бесконтрольным и одержимым, а отношения между людьми становятся такими, какие связывают хозяина и раба, убийцу и жертву.

Законы существуют для того, чтобы подавлять побуждения, которых люди сами в себе боятся. «Не убий!» было единственным, хвастливым законом Сингов. Все остальное было дозволено. Это означало скорее всего, что было еще не так уж много такого, что бы они на самом деле хотели сделать.

Страшась своего собственного, глубоко в них заложенного влечения к смерти, они проповедовали почтение к жизни, дурача в конце концов и самих себя своей собственной ложью!

Он никогда не смог бы добиться над ними победы, если бы не одно качество, с которым ни один лжец не может справиться — человеческая честность. Вероятно, им и в голову не придет, что человек может так сильно жаждать остаться самим собой, что он, возможно, устоит, даже будучи абсолютно беспомощным.

Все возможно…

Успокоившись, он взял книгу, которую подарил ему Владыка Канзаса и которую, наперекор его предсказанию, он до сих пор не потерял, и стал читать ее очень внимательно, пока не уснул.

На следующее утро, возможно последнее в жизни Фалька, Орри предложил ему продолжить осмотр достопримечательностей города с аэрокара. Фальк согласился, сказав, что очень хотел бы взглянуть на Западный Океан.

Подчеркнуто вежливо двое Сингов, Абендабот и Кен Кениек спросили, можно ли им сопровождать почетного гостя и постараться ответить на все возникшие у того по ходу полета вопросы. У Фалька была смутная надежда, что ему удастся как можно больше узнать о том, что они собираются сделать с его мозгом, и тем самым подготовиться к тому, чтобы оказать более сильное сопротивление. Но из этого ничего не получилось. Кен Кениек разразился бесконечным потоком терминов, непрерывно говоря о нейронах и синапсах, о блокировании и разблокировании, о наркотиках, гипнозе и парагипнозе, о подключенных и неподключенных к мозгу компьютерах. Все это было для Фалька пустым набором слов, бессмысленных, но устрашающих. Фальк вскоре прекратил попытки что-либо узнать о предстоящей операции.

Аэрокар, пилотируемый бессловесным человеком-орудием, который казался лишь приложением к пульту управления, поднялся над горами и устремился на запад над горами и пустынями, расцвеченными кратким весенним цветением. Через несколько минут они уже встретились лицом к лицу с суровым гранитом Западного Хребта. Несмотря на катаклизмы последних двух тысяч лет, горы Сиерры все так же вздымали в небо свои зазубренные пики, выраставшие из занесенных снегом ущелий. За хребтом лежал океан, отражающий яркий солнечный свет. Темными пятнами над его волнами виднелись затонувшие участки суши. Когда-то там были города, ныне уже забытые — так же, как и в его собственном мозгу — забытые города, имена и…

Когда аэрокар повернул на восток, Фальк сказал:

— Завтра будет землетрясение, и то что было Фальком, может уйти под воду.

— Поверьте, что мне будет очень жаль, если это случится, Лорд Ромаррен, — печально сказал Абендабот, а Фальку показалось, что в его голосе промелькнула нотка удовлетворения. Всякий раз, когда этот Синг выражал свои чувства словами, они были настолько фальшивы, что, казалось, подразумевали прямо противоположное чувство. Но, возможно, что у Абендабота было полное отсутствие какого-либо чувства и волнения. Кен Кениек, с его бледным лицом и водянистыми глазами, с правильными чертами лица, по которому нельзя было составить представление о его возрасте, в отличие от своего напарника, Абендабота, не выказывал никаких чувств и тем более не притворялся, что они у него есть.

Вот и сейчас он сидел, не двигаясь, без всякого выражения на лице всецело ушедший в себя, замкнутый и отрешенный. Аэрокар мчался стрелой над пустынями, отделявшими Эс Тох от моря. На всем этом огромном пространстве не было никаких признаков обитания людей. Они совершили посадку на крыше здания, в котором была расположена комната Фалька. После нескольких часов, проведенных в обществе холодных, бесстрастных Сингов, он горячо желал хотя бы призрачного уединения. И они позволили Фальку это.