Урсула Ле Гуин - Левая рука тьмы: Левая рука тьмы. Планета изгнания. Гончарный круг неба. Город иллюзий

Остаток дня он провел в своей комнате, опасаясь, что Синги могут снова одурманить его или навязать какие-то иллюзии, чтобы рассеять внимание и ослабить волю. Но, по-видимому, они сочли, что уже нет необходимости предпринимать какие-либо меры предосторожности. Его оставили в покое — пусть себе шагает по полупрозрачному полу, или сидит и читает свою книгу. Что он может совершить против их воли?

Снова и снова в течение этих долгих часов он возвращался к книге. Он не решался делать на ее полях никаких заметок или отметок, даже ногтем. Он только читал ее, хотя уже знал ее почти наизусть. Полностью поглощенный чтением, страница за страницей вникал он в эти строки, повторяя их про себя, чтобы он ни делал — расхаживал или сидел, стоял или лежал. Вновь и вновь его мысли возвращались к самому началу этой книги, к первым словам Старого Канона на первой странице:

Уже поздно ночью, под гнетом усталости, голода и мрачных мыслей, которые он гнал от себя, от страха смерти, которому он не позволял овладеть собой, ум его наконец пришел к такому состоянию, которого он искал. Стена пала, его душа отделилась от бренного тела, и он стал ничем. Он был одни слова. Он был словом, произносимым во тьме, которое некому было услышать. Его личность отделилась от него и он стал вечно собой — безымянным и одним единственным во Вселенной.

Постепенно чувство времени вернулось, и вещи снова получили имена, а стены поднялись вокруг него. Он прочел первую страницу книги еще раз, а затем лег и постарался уснуть.

Восточная стена его комнаты под ранними лучами солнца стала ярко-изумрудной, когда за ним пришли двое людей-орудий и повели его вниз через дымчатый коридор и нижние этажи здания, усадили в слайдер и повезли по тенистым улицам. Миновав глубокую расщелину, они попали в другую башню.

Эти двое были не теми слугами, которые обслуживали его. Это были могучие, бессловесные стражи, на чьих лицах даже психокомпьютер не смог наложить отпечаток индивидуальности. Помня методичную жестокости избиения, которому он был подвергнут, когда впервые очутился в Эс Тохе, первый урок неверия в себя, который ему преподнесли Синги, он предположил, что они боятся, что он может скрыться в последнюю минуту, и приставили к нему этих стражников, чтобы охладить любой подобный порыв.

Его провели через лабиринт комнат, заканчивающихся в ярко освещенных подземных палатах, стены которых представляли собой экраны и блоки какого-то огромного вычислительного комплекса. В одной из таких комнат его ожидал Кен Кениек.

Фальк удивился, что Синг один. У него мелькнула мысль, что за все время пребывания в Эс Тохе он видел от силы двух Сингов одновременно. Сингов во плоти и крови, не считая иллюзий. Но сейчас у него не было времени ломать себе голову над этой проблемой, хотя где-то в закоулках мозга промелькнуло какое-то неясное воспоминание, объяснение.

— Вы не пытались прошлой ночью совершить самоубийство, — сказал Кен Кениек своим безразличным шепотом.

Фальк не понял, был ли это вопрос или просто констатация факта. Такой выход даже не приходил Фальку в голову.

— Я думал только о том, что охотно позволил бы вам проделать это, — с вызовом ответил Фальк.

Кен Кениек не обратил внимания на эти слова, хотя отлично их слышал.

— Все готово, — просипел он. — Те же запоминающие устройства и точно такие же связи, которые были использованы для блокирования вашей первоначальной структуры сознания и подсознания шесть лет тому назад. Если вы в душе согласны на этот опыт, то устранение блокировок подсознания не будет сопряжено с какими бы то ни было затруднениями или умственными травмами. Согласие очень существенно для восстановления, хотя совершенно не нужно для подавления сознания. Вы готовы?

Почти одновременно с произнесенными вслух словами он обратился к Фальку при помощи мысленной речи: «Вы готовы?»

— Да, — чуть слышно пробормотал Фальк.

Удовлетворившись ответом и сопровождающими этот ответ эмоциональными обертонами, Синг кивнул и произнес своим монотонным шепотом:

— Я начну сразу, без применения наркоза. Наркотики затуманивают ясность гипнотического и парагипнотического процесса. Без них мне легче работать. Садитесь.

Фальк молча повиновался, стараясь изгнать из головы какие бы то ни было мысли. По незаметному сигналу в комнату вошел ассистент и склонился над Фальком, в то время как сам Кен Кениек уселся перед лицевой панелью одного из компьютеров. В его позе было что-то от музыканта, сидящего перед своим инструментом. На мгновение Фальк вспомнил огромную систему в тронном зале Властителей Канзаса, быстрые черные пальцы, порхавшие над ней, которые чертили и перечеркивали все время меняющиеся узоры камней, звезд, мыслей. Тьма надвинулась на него, на его глаза и на разум, будто шторы на окна. Он сознавал, что к его черепу приспосабливают нечто вроде капюшона на подкладке. Затем он перестал что-либо ощущать, кроме черноты, бесконечной, кромешной, всеобъемлющей тьмы!

В этой тьме чей-то голос произнес одно слово, которое он почти что понял. Снова и снова этот голос произносил одно и то же слово, какое-то имя… Подобно языку пламени вспыхнула его воля к жизни, и собрав все свои силы, ломая все препятствия, он провозгласил в тишине тьмы, которая обволакивала его мозг:

— Я — Фальк!

Но тьма все же поглотила его.

Место было темное и тихое, как в дремучем лесу. Бесконечно слабый, он долго лежал, находясь между сном и пробуждением. Ему снились какие-то сны или фрагменты снов, когда-то ранее виденных им. Затем он снова крепко уснул и снова проснулся среди тусклой зелени и тишины.

Кто-то шевельнулся рядом с ним. Повернув голову, он увидел какого-то юношу, совершенно ему незнакомого.

— Кто вы?

— Я Хар Орри.

Имя это упало как камень на спокойную поверхность его мозга и исчезло. Только круги от него становились все шире и шире, пока мягко и медленно внешнее кольцо не коснулось берега и не исчезло. Орри, сын Хара Уэдена, один из Путешественников, мальчик, ребенок, зимнерожденный.

По спокойной поверхности его мозга прошла легкая рябь. Он снова прикрыл глаза и ему захотелось снова нырнуть в глубь успокаивающей темноты.

— Мне снилось, — пробормотал он с закрытыми глазами, — что…

Через мгновение он снова заговорил:

— Мне много чего привиделось…

Поняв, что от действительности уйти нельзя, он открыл глаза и смело взглянул в испуганное, нерешительное лицо юноши. Это был Орри, сын Уэдена, Орри, каким он будет через пять или шесть лунокругов, если только они переживут это путешествие.