НФ: Альманах научной фантастики 8 (1970)

– Вот напугал, - сказал Юрию Васильевичу Ганюшкин, разливая синюю жидкость по стаканам. - А мы-то думали, директор.

– Аполлон Митрофанович, поймите, мне ведь нужно приготовить демонстрации к завтрашней лекции, мне работать…

– Ах, ему работать нужно? - закивал Аполлон Митрофанович. - А мне что? Нам завтра не вкалывать? Мы что, не рабочий класс? Прокофий Иванович, - обратился он к Ганюшкину. - Покажи ему свою рабочую руку.

Прокофий Иванович, сидевший до сих пор молча на потрепанном кожаном диване, запустил куда-то за валик руку и медленно вынес ее перед собой. На его руке, зацепившись за крючковатый мизинец, висела громадная гиря. Насладившись произведенным впечатлением, Ганюшкин так же молча отправил гирю на место.

– Два пуда, наверно? - спросил пораженный Юрий Васильевич.

– Нет, - сказал Ганюшкин, - больше… Сорок кило.

– Работа! - опять воскликнул Зайцев. - Да мы твою работу в момент сделаем. А что? Отвалимся от стола, и все по местам! Последний парад наступает! Ты нами командуй, а мы тебе враз все сделаем в наилучшем виде. Как, Прокофий Иванович, поможем молодому товарищу?

– Само собой, - ответил Ганюшкин простуженным голосом. - Вот только пусть покажет, что нас за людей считает…

И Юрию Васильевичу пришлось выпить…

– Ух, - выдохнул Юрий Васильевич.

Общество было удовлетворено.

– Закусывай, закусывай, - говорил Прокофий Иванович, подкладывая на тарелку куски розовой ароматной рыбы. - Сами ловили, сами готовили, никому не кланялись, денег не платили. Если бы не помешали, то и икорки свеженькой насолили бы.

– Вы знаете, товарищи, - неожиданно для самого себя сказал Юрий Васильевич, - у меня грандиозные планы. Человеческий мозг, несомненно, излучает инфрарадиоволны, и как это до сих пор никто не додумался? Вот я и решил сделать такой аппарат…

Юрий Васильевич некоторое время излагал суть обуревавших его идей, но, машинально отправив в рот изрядный кусок рыбы, смущенно замолк. За столом нашелся, однако, человек, прекрасно его понявший.

Зайцев достал из внутреннего кармана пиджака какой-то бланк и положил его на стол.

– Прочти, ассистент, - предложил он Юрию Васильевичу.

– Электроэнцефалограф, - прочел Юрий Васильевич надпись, сделанную чернильным карандашом в черной рамочке бланка.

За столом переглянулись.

– Так для чего ж зверь такой? - с опаской, как показалось Юрию Васильевичу, спросил его Зайцев, но Ворона поспешил щегольнуть эрудицией.

– Электро - это электро, энцефалон - мозг головной, а графо - пишу… О чем подумал, то мы электрическим способом и запишем. - Ворона нехорошо захохотал, а по выжидательной тишине за столом Юрий Васильевич понял, что разговоры об этом приборе велись в этой компании не раз.

– Товарищ Ворона совершенно правильно объяснил, - сказал Юрий Васильевич. - Электроэнцефалограф - это прибор для записи токов мозга. Очень точный и дорогой прибор.

– Еще бы не дорогой! - прервал Зайцев. - Семьдесят пять тысяч!

– Но мыслей он не записывает. Это я могу вам сказать совершенно точно. Вернее, записывает, но…

– Да ты не крути, - сказал Зайцев. - То записывает, то не записывает.

– Он записывает, это верно, но прочесть эту запись нельзя, Она в виде таких кривых, очень сложных…

– Ну, так бы и сказал, - удовлетворенно выдохнул Зайцев. - А то: мысли записывает! Даже сердце петухом запело. Выходит, и еще семьдесят пять тыщ фьють?

– Нет, почему «фьють»? Это удивительно интересное дело. Я перед отъездом из Москвы видел в одном научном журнале ряд кривых, снятых с мозга человека. Вы представляете, человеку предложили задачу, ну, скажем, умножить двадцать пять на семьдесят восемь, и вот на кривой сразу же пошли пик

– Заработала машина, значит, - подмигнул Зайцев,

– Да, а потом музыканта попросили вспомнить музыку, и по графику пошли явно ритмические всплески, - Юрий Васильевич сделал волнообразное движение рукой в воздухе: - Вы понимаете? Будто написано та-та-там, там-та-ра-там… А потом одна женщина вспомнила, по просьбе экспериментатора, обстоятельства гибели ее дочери во время пожара, и тут же - сплошной частокол, вот смотришь на такой график, и действительно - пожар и смерть.

– Взволновалась старушка, стало быть, - заметил Ганюшкин.

– Ну, еще бы, вы представляете, что в мозгу делается, когда человек вспоминает такое?

– То-то и оно, - сказал Зайцев. - Тут-то вся и вредность… Человек хитер, Иной и не грамотен, а памятлив, пес. Будто ничего и не помнит, а как нажмут, так самого Мамая вспомнит и всю кротость его, не тем будь помянут. Это у курицы памяти нет. Так у нее память курячая.

– Это у кукушки памяти нет, - сказал вдруг старик-вахтер, о котором все за столом забыли. - Вот она, пестренькая, и летает весь век с дерева на дерево, детишков своих ищет. А курица все помнит, все помнит.

– Да я не к тому, Карлыч, - с сердцем прервал его Аполлон Митрофанович. - Проснулся ты, брат, поздно. Мы тут про такое говорим…

– Понимаю, понимаю, - вновь заговорил старик. - Я вашу братию всю понимаю. Всего видел. И не доешь и не доспишь, а завсегда перед начальством виноват. Это сейчас каждый с уважением, потому власть рабочая, а меня ведь и бивали. - Старик замолчал, привычным движением щипнул прокуренный ус и веско добавил: «Кровью умывался».

– Вон вам, - сказал Зайцев строго, поймав взгляд Юрия Васильевича. - Мафусаилов век, можно сказать, старик наш прожил, а помнит. Вот оно что страшно… Смекаешь? Приложат к его лбу аппарат электрический, а все наружу, всю можно сказать, подноготную…

– Ах, вот вы чего боитесь, - рассмеялся Юрий Васильевич. - Ну, до этого еще далеко. Ученых совсем не это интересует.

– А деньги им кто "дает? - строго продолжал Зайцев. - Вона, семьдесят пять косых не пожалели. Значит, в корень смотрят. Ждут. А лотом: пожалте, Аполлон Митрофанович, бриться, понимать надо! Это же у человека ничего своего не остается. Под черепушку заглядывают, а? - Аполлон Митрофэнович обвел присутствующих трезвым и серьезным взглядом. - А то, - продолжал он, понизив голос, - ясновидцы безо всякого аппарата работают. У нас тут, неподалеку, на Княжей Заводи, домик имеется, так дачник один туда приехал. Такой старичок при галстучке, удочкой баловался. На скамеечке перед окошком все сидел, на солнышко любовался. «Ах, какие у вас закаты! Ах, все розовое! Ах, все красное!» Морда хитрая. - Зайцев прищурил глаза, стараясь показать собравшимся, какой именно хитрости была физиономия у дачника. - Приятель мой все мимо домика ходил по крестьянскому делу, то коровушку гнал с поля, то по воду, а он, этот-то, смотрит… Ты понимаешь, ассистент, смотрит! Ну, приятель-то мой и спрашивает: «Чего ты, дорогой товарищ, глаза-то пялишь?» - А он ему: «А я с вами и говорить не хочу».