Кэтрин Мур - Грядет тьма (сборник)

И кто они такие? Последователи Чарли Старра? Люди, работающие на Комус или на Комитет Свободы? Я и сам задавался вопросом, какой стороне сейчас я принадлежу? Подумалось, что если Тед Най проиграет, то проиграю и я, так что в конечном счете я — за Комус. Внезапное ощущение огромной силы Комуса охватило меня там, в темноте, его незримые нервные сети, мускулы и стальной костяк связали континент воедино. И я знал, что независимо от того, что я делал или не делал, ничто не могло повредить Комусу. Ничто не могло разорвать сеть.

Я был рад и немного огорчен.

Гатри прошептал:

— Тихо! Слышите?

Где-то внизу, в темноте под деревьями, хрустнула сухая ветка. Потом еще одна чуть правее. Еще две или три слева. Довольно много людей поднималось к нам по склону через секвойи. Они рассредоточились далеко друг от друга и двигались очень осторожно. Теперь мы сидели слишком тихо. Никто не кашлял и не шевелился. Мы ощутили себя единственной крепостью, окруженной неизвестностью, и все чувства были направлены в сторону приближающихся людей. В тот момент я вообще не осознавал себя как отдельного человека. Я был полностью частью Комуса и защитником станции, которую мы должны были отстоять любой ценой.

Голос Гатри прозвучал с придыханием у меня над ухом:

— Там, видите?

Я ничего не видел. Только тень, которая быстро промелькнула за деревьями и исчезла. Затем слева послышался звук, как будто кто-то зашипел и кашлянул, и я увидел вспышку голубоватого света. Фигура под деревьями упала навзничь и ударилась о землю без единого звука. Шипение и кашель производил необычный дробовик. Я был искренне удивлен, как тихо он стреляет. Он только кашляет и вежливо плюется голубым огнем, а потом разносит в клочья любое препятствие на пути.

Я прижал приклад дробовика к плечу и положил палец на холодный спусковой крючок. Но стрелять мне было не во что. Я на мгновение представил себе круглое лысеющее лицо Харриса, человека в коричневом свитере с дыркой на манжете. Мятежники, конечно. Но действительно ли я хотел расстреливать их из дробовика? Смогу ли я?

Послышались какие-то переговоры внизу на склоне. Затем человек вышел из укрытия и начал взбираться на холм. Ружье Гатри рядом со мной вздохнуло и вспыхнуло синим огнем. Крик застрял у человека в горле, когда тот упал.

Среди деревьев грохнула винтовка, и я услышал, как что-то гнусаво взвыло и впилось в борт грузовика рядом со мной. Звук был такой, как будто грузовик дал задний ход у реки — пуля громко ударилась о гулкую сталь.

Мгновенно вдоль всего ряда грузовиков раздался шипящий кашель, и веера голубого пламени вырвались наружу, как будто грузовики были одним длинным сегментированным плюющимся огнем драконом. Гатри раздраженно посмотрел на меня и прокричал:

— Давайте стреляйте, стреляйте же! Нужно уничтожить их всех быстро! Просто стреляйте по склону!

Я видел, как темные фигуры падают и лежат, слегка подергиваясь, на земле. Я видел вспышки выстрелов внизу и слышал свист пуль. Какой-то абстрактной частью сознания я подумал, что наша труппа все еще спит, одурманенная усталостью и действием скотча, думая, что шум — это грузовики на шоссе и далекие крики дальнобойщиков, сменяющих друг друга на дежурстве. Или они проснулись и испуганно затаились?

Теперь вся дуга дракона шипела, выплевывая голубое пламя из каждого сустава. И все же я не мог стрелять.

Я не мог встать ни на чью сторону.

Я услышал, как рядом со мной Гатри неожиданно хмыкнул. Я никогда раньше не слышал этого звука, но знал, что он означает. Может быть, это была какая-то наследственная память моих предков о великих войнах прошлого века. Я просто знал. Резко повернувшись к нему, я на мгновение увидел его осунувшееся лицо в голубом лунном свете. Кровь начала просачиваться сквозь клетчатую рубашку высоко на плече, он слегка вздохнул и сказал, глядя вниз:

— Слишком высоко, — потом поднял глаза, его лицо внезапно исказилось, и он приказал, — Рохан, стреляйте, стреляйте! Вон там!

Я развернулся, чтобы посмотреть. По склону трое мужчин пригнувшись бежали к нам, освещенные, как днем, ярким лунным сиянием. Первый смотрел мне прямо в глаза, и все внутри меня, казалось, перевернулось в одном быстром порыве ужаса и отвращения.

В нем было так много всего, что можно было понять с первого взгляда. Даже теперь я вижу его во всех подробностях и думаю, что буду видеть всегда. Но уму требуется некоторое время, чтобы разобраться в том, что видит глаз. И только тогда я ощутил, как волна ненависти и отвращения вырвалась наружу из глубины моего «я», такая же сильная, как внезапная боль.

На нем был красный камзол Комуса, весь в пятнах жира и грязи, идеально сшитый по фигуре, но расстегнутый спереди, поэтому была видна его волосатая грудь. Он выглядел толстым из-за всего того, что нес. Две мертвые обезглавленные курицы свисали с его пояса, и кровь стекала по бледно-серым штанинам. На другой стороне его пояса висела на серебряной цепочке дамская вечерняя сумочка, инкрустированная бриллиантами. На шее у него болтались два ожерелья поверх грязного камзола Комуса и клочьев расстегнутой рубашки под ним. Одна из них была ниткой жемчуга. Другая...

Я даже удивился, зачем кому-то понадобилось нанизывать сушеные абрикосы таким образом на нить? И тогда до меня дошло, что это...

Абрикосы не кровоточат. Странно, как похожи половинки сушеного абрикоса на человеческие уши, нанизанные на нитку, словно трофеи. Очень много человеческих ушей. Белая рубашка казалась темной в лунном свете там, где ее пересекало страшное ожерелье.

Я все еще видел его лицо. Но я понял, что там нет ничего человеческого. Ни в глазах, ни где-либо еще за толстыми напряженными чертами лица. Я наконец-то с полной уверенностью нажал на спусковой крючок дробовика.

Я испытал дикое удовольствие, услышав, как он застонал, когда заряд разорвал его грудь. Я почувствовал толчок приклада в плечо, услышал кашель, потом повернул ствол влево, чтобы поймать в прицел его соратника рядом. Голубая вспышка на мгновение осветила его, и я увидел, что он тоже носит ожерелье поверх синей запятнанной рубашки с приколотым к ней кусочком белой бумаги. Пародия на эмблему Чарли Старра. Или, может быть, никакой пародии. Здесь были отступники с обеих сторон.

Эти мысли пронеслись в голове в тот момент, когда я еще дважды нажал на спуск и последний из трех типов с глухим стуком упал на залитую лунным светом землю, поднимая пыль с сосновых иголок.

Я знаю, что все это было почти мгновенно, хотя мне показалось, что прошла вечность. Так всегда бывает в минуту опасности. Все шло своим чередом и закончилось менее чем за четверть часа от первого выстрела до последнего, и по большей части все происходило тихо, как во сне. И теперь все было тихо, как сама смерть, — там, в лесу. Я почти ничего не помню, что было потом. Мародеры отступили. Их рейд закончен. Но вдалеке за горами я услышал еще одну далекую вспышку приглушенного ружейного огня, когда тяжело брел на станцию, чтобы сдать оружие.