Нелл Уайт-Смит - 150 моих трупов

Я не представляю, что именно совершила Инва и как глубоко она зашла, раз так глубоко прячется.

Но Центр знал, как купить её. Как использовать с наибольшей пользой её искупление. Где бы на карте мира ни оказалась Инва, её перчатки Центр оставил при ней. А значит, с ней пребывал и ключ к бесконечной глубине, к предмету её исследований. Окно с видом на смерть. С видом на чёрную бездну памяти, чьи капли пели, как пели чёрные бусинки чернил, застывшие на нотном стане.

Что бы ни совершила Инва, её искупление вело тело этой женщины дальше по её собственной дороге. И там я не смогу остаться с ней. Я коснулся часов.

Мимо тянулся туман.

– В старом мире иногда, говоря «Центр», подразумевали «Судьба». Забавно иногда менять эти слова местами. – Рядом со мной оказался посажен труп именно той рыжей девушки, о ком я только что размышлял. Я сразу же поднялся. Такое поведение являлось грубым нарушением протоколов безопасности. Тело женщины повернуло голову. Подняло на меня нефритовую зелень глаз. Её голосовые связки спросили: – Ты не находишь?

Я проследил за связями, на которых её держали. Они оказались размыты, как блуждающие в тумане тени. Но шли от локомотива. Его сердца.

Я сообщил:

– Господин, такое использование тел противозаконно. Я вынужден пресечь вашу деятельность.

Потянулся, чтобы оборвать связи.

– Не нужно, послушай, постой! Что, если мой оператор не Хозяин Луны? Что, если это она, это… Инва? Что, если это я? Здесь повсюду туман. Ничего не видно. Мы спрятаны, скрыты. Стёрты со всех карт нового мира. И здесь мы можем… Риррит…

Я медлил, потому что не мог не восхититься операторской работой. Мелкая мимика лица. Покрасневшие от проступивших слёз глаза. Дрожащие в кроткой скромности пальцы. Руки напряжены. Словно бы тело сдерживало движение, требующее прикоснуться ко мне.

– Я оценил ваш талант. Но я представитель…

– Риррит, не надо. – Поворот головы. Дрожащая в красной сеточке сосудов радужка. Резкий спазм в уголке губ. Вздох. Почти нервно. Ювелирная работа. Связи мягкие, обволакивающие. Почти поющие сами собой. – Риррит, прошу. Ты знаешь, знаешь, как узнать правду. – И снова поднимается опущенный только что в стеснительно-нежном порыве взгляд. И словно отсвет эмоциональной памяти сияет изнутри нефритовой радужки. Я видел. Видел в этом несовершенства. И ими, как и всем прочим, я оказался абсолютно восхищён. – Не отвергай меня…

Я оборвал связи. Мягко принял тело. Составил в голове порядок возвращения физических параметров в стандартные положения.

И поезд встал.

Резкая остановка не повредила ни мне, ни телу. Исправность поезда – вопрос вне моей компетенции. Я провёл тело назад. К остальному грузу.

Инва посмотрела на меня смурно, когда я возвращал его. Мне показалось, что она осудила меня за то, что я его вёл. Значит, я всё понял правильно: моя коллега не отпускала тело из состава груза. Но она решила, что я забрал его в личных исследовательских целях. Что не понравилось ей. Войдя в визуальный контакт, я дал понять, что привожу груз в целостность. Не допускал отступления от инструкций. Инва полностью проверила тело. Мне показалось, что разделила мои опасения, но не мог бы сейчас утверждать этого точно.

В этот момент мимо нас быстро прошёл Хозяин Луны.

Он выглядел сосредоточенным. Не обратился к нам. Исчез в дверном проёме.

Я проводил его взглядом. Не думаю, что если бы он устроил спектакль, то упустил бы возможность обсудить его эффект. Даже если в результате сломалось бы сердце поезда.

– Шат, Скарри, проверьте быстро, не сорван ли где стоп-кран! – крикнул он. В голосе мелькнула озабоченность. – Все вагоны проверьте.

Если он играл на публику, то получалось хорошо. Пока он проходил мимо, я не заметил ни тени притворства в его озабоченности. Между тем напускное и истинное волнение отличаются задействованными в выражении эмоции мышцами. Это касается не только лица. Всего тела. Однако верно и то, что оператор рыжей женщины являлся первоклассным мастером. Такому несложно изобразить волнение, как Хозяину Луны, или укор, как Инве.

Поезд стоял. От прекращения движения проснулся Сайхмар. Он приподнялся на локте, сонно взирая на груз и на нас с Инвой. По привычке, я чувствовал, как сильно на него повлияли огромные нагрузки, от первой атаки бегунов и последовавшего за ней перегона Машины, когда в конце ему пришлось одновременно защищать груз и драться. Я не сумел получить представление о том, насколько сильно Сайхмару пришлось дёрнуть того, убитого им, последнего из тех пятерых бегунов. Закономерными являлись теперь и ломота во всём теле, и головокружение, и тошнота. Расщеплённые звуки. Ему бы сутки, чтобы прийти в себя.

– Да что с тобой такое?! – донеслось спереди. Демон обращался к сердцу поезда: – Нет, я не запрещаю тебе ломаться: если хочешь, то воля твоя! Вперёд! Но только скажи почему?

Однако целые сутки на отдых мы позволить себе не могли. Даже если подключить к регулярным дежурствам Онвара. Онвар не готов. Запас прочности нашей бригады таял.

Сайхмар улыбнулся нам. Растянул губы забавно. Примиряюще. Клоунски.

– Так, ребята, – появился в дверях Хозяин Луны, – волноваться пока рано, но сердце перестало давать энергию в двигатель, и я не знаю почему. Мне, конечно, интересно разобраться, но всё же сейчас я, как и вы, слишком ограничен во времени, чтобы получать от этого удовольствие.

Тело рыжей танцовщицы повернуло голову. Посмотрело на меня. Оно молчало. Но я, привыкший к такому молчанию, видел, насколько протяжна, надрывна её мольба.

– На контакт оно не идёт. Такое впечатление, что оно…

– …Обиделось.

– Что, прости? Ты это с кем…

Я сделал шаг вперёд и дотронулся рукой до её щеки. На тыльную сторону набежала горячая линия влаги. Собралась там, где моя кожа касалась её.

Я поцеловал. Нежно проносились мимо нас, обволакивая, тихие связи, тянущиеся от сердца.

– Прости, пожалуйста, – прочистив горло, уточнил демон, – ты сейчас чем именно занят: это ты отдыхаешь или это ты ремонтируешь поезд?

На нас налетел порыв ветра. Ураганной силы. Он ударил в крепкий металлический бок, словно огромный голем-боксёр. Всё задрожало. Затрепетало вокруг. И я увидел механикой металлической кожи состава, что долины за нашим бортом очистились. В них не стояло больше тумана. Его унёс, не оставив вокруг ни клочка, этот жестокий порыв.

Снял покровы. Обнажил машину.

Я смотрел на ту женщину, что держал в объятиях. На произведение искусства. На шедевр. Я различал мелкие несовершенства в её функции. Я хотел присоединиться к оперированию. Хотел исправить их. И я мог! Примкнуть в единении. Не к Хозяину Луны. Ни к Инве. Я желал сейчас слиться с сердцем поезда. Её оператором. Существом, которое я мог бы…