Роберт Силверберг - Ночные крылья. Человек в лабиринте [сборник litres]

— А к чему были обещания забрать меня на Землю и исцелить?

— Приманка. Ловушка. Нужно же как-то выманить вас из лабиринта. А уже затем, когда вы вышли, вам объяснили бы, что к чему, и попросили бы помочь.

— Признавшись, что исцеление невозможно?

— Да.

— И рассчитывали бы после такого, что я хоть пальцем шевельну ради спасения человечества?

— Не требуется, чтобы ваша помощь была добровольной, — признался Раулинс.

Теперь все это хлынуло из него с небывалой силой: ненависть, горечь, страх, подозрительность, мука, упрямство, насмешливость, отвращение, презрение, отчаяние, злоба, ярость, безнадега, неистовство, смирение, азарт, мука, душевные терзания, негодование и гнев — весь этот фейерверк. Раулинс отшатнулся, будто его опалило. Мюллер снова рухнул в бездну отчаяния. Обман, обман, все это обман! Его снова хотят использовать. Как инструмент Бордмана. Он весь кипел. Ему удалось произнести вслух только несколько слов; все прочее же хлынуло наружу чистыми эмоциями, неудержимым потоком через широко распахнутые ворота. Но то, что он чувствовал, само хлынуло из него стремительным, неудержимым потоком.

Когда дикий спазм прошел, Мюллер, стоя между двумя выступами на фасаде здания, спросил:

— Значит, Бордман швырнул бы меня к этим чужакам независимо от того, захотел бы я идти или нет?

— Да. Он сказал, что дело слишком серьезное, чтобы оставлять вам свободу выбора. Ваше желание или нежелание не играет никакой роли. Потребности большинства важнее одиночки.

С убийственным спокойствием Мюллер заметил:

— И ты принимаешь в этом заговоре участие. Не понимаю только, зачем ты мне все это рассказываешь?

— Я от всего этого отказался.

— Ну да, конечно.

— Нет, я серьезно. Да, я в этом участвовал. Да, работал на Бордмана и лгал во всем, что вам говорил. Но я не знал, к чему это приведет… что у вас не окажется выбора. С этим я не могу согласиться. Не могу позволить им поступить так с вами. Моим долгом было сказать вам правду.

— Какая заботливость! Значит, теперь у меня есть выбор, так, Нед? Я могу позволить забрать меня отсюда и еще раз стать козлом отпущения для Бордмана — или могу прямо сейчас, вот в эту минуту отправиться на тот свет, послав к чертям все человечество. Так, да?

— Нет, не надо так! — взволнованно вскрикнул Раулинс.

— Отчего же? Вот мои варианты. Ты был так добр, что рассказал мне всю правду, и теперь я могу выбирать то, что мне по вкусу. Ты вынес мне смертный приговор, Нед!

— Нет!

— А что же это еще? Или я должен позволить снова воспользоваться мной?

— Вы могли бы… сотрудничать с Бордманом, — сказал Раулинс и облизнул губы. — Знаю, это звучит безумно, но вы могли бы показать ему, из какого вы теста. Забыть про озлобленность. Подставить другую щеку. Ведь Бордман — это не все человечество. Есть миллиарды ни в чем не повинных людей…

— Отче, прости им, ибо не ведают, что творят.

— Именно так!

— И каждый из этих миллиардов людей бросится бежать от меня, как только я попытаюсь к ним приблизиться.

— Ну и что? Они с этим не могут ничего поделать! Они всего лишь люди, такие же, как и вы!

— И я один из них? Только они почему-то не думали так, когда отринули от меня!

— Вы рассуждаете нелогично.

— Да, я нелогично рассуждаю. И по-другому не собираюсь. Если предположить, что отправка меня в качестве посла к этим радиосуществам способна хоть в малейшей степени повлиять на судьбу человечества — а я вовсе не куплюсь на эту идею, — то мне доставит величайшее удовольствие уклониться от этого долга. Благодарю за то, что ты предупредил меня. Теперь, когда я наконец-то знаю, что вам от меня нужно, у меня есть оправдание, которое я искал все это время. Я знаю здесь тысячи мест, где смерть приходит мгновенно и вроде бы безболезненно. Так что пусть Чарльз Бордман беседует с этими чужаками сам. А я…

— Дик, прошу тебя, не двигайся, — сказал Бордман, стоя в каких-то тридцати метрах позади него.

Бордману все это было неприятно. Но он действовал из необходимости и нисколько не удивился тому, какой оборот приняли события. В своем первоначальном анализе он предусматривал два равновероятных варианта: или Раулинсу удастся ложью выманить Мюллера из лабиринта, или Раулинс в конечном счете взбунтуется и выболтает всю правду. Он подготовился и к тому, и к другому.

Бордман теперь сам пришел в сердце лабиринта из зоны F вслед за Раулинсом, чтобы взять ситуацию под контроль, пока не произошло чего-то непоправимого. Он знал, что одна из возможных реакций Мюллера — самоубийство. Мюллер ни за что не покончил бы с собой от отчаяния, но вполне мог сделать это из мести. С Бордманом пришли Оттавио, Дэвис, Рейнольдс и Гринфилд. Хостин и прочие вели наблюдение с внешней территории. Все люди Бордмана были вооружены.

Мюллер повернулся. Лицо его выражало бурю эмоций.

— Прости, Дик, — сказал Бордман, — но мы должны это сделать.

— У тебя что, совсем нет совести? — спросил Мюллер.

— Когда речь идет о безопасности Земли — нет.

— Это я уже давно понял. Но все-таки думал, что ты человек, Чарльз. Я не понимал глубины твоего падения.

— Я бы предпочел не поступать так. Но придется. Пойдем с нами.

— Нет.

— Ты не можешь отказаться. Парень рассказал тебе, что поставлено на карту. Мы и так виноваты перед тобой сильнее, чем можем когда-либо искупить, Дик, и не стоит увеличивать счет. Прошу тебя.

— Я не покину Лемнос. Я не считаю, что у меня есть какие-то обязанности перед человечеством. И не стану выполнять ваше задание.

— Дик…

— В пятидесяти метрах к северо-западу от того места, где я стою, есть огненная яма, — заявил Мюллер. — Я собираюсь пойти к ней. Через десять секунд не будет уже никакого Ричарда Мюллера. Одно несчастье компенсирует другое, и Земля ничего не проиграет по сравнению с тем, как было до того, как я обрел эту свою особую способность. Поскольку вы, люди, не оценили эту способность раньше, не вижу причин позволить вам воспользоваться ею сейчас.

— Если ты хочешь покончить с собой, — сказал Бордман, — то почему бы тебе не отложить это на пару месяцев?

— Потому что я не хочу работать на вас.

— Это ребячество. Последний грех, в котором я мог бы тебя заподозрить.

— Мои мечты о звездах были ребячеством, — сказал Мюллер. — Так что я просто пытаюсь быть последовательным. Пусть эти выродки из другой галактики тебя хоть живьем съедят, Чарльз, — мне все равно. Это ведь тебе не хочется стать рабом, верно? Где-то в глубине своей черепной коробки ты будешь взывать к тому, чтобы тебя освободили, а команды радиосущества будут указывать, какую руку поднять, какой ногой пошевелить. Жаль, я не доживу до того, чтобы это увидеть. Поскольку отправляюсь к огненной яме. Ты не хочешь пожелать мне счастливого пути? Подойди ближе, позволь коснуться твоей руки. Прочувствуй хорошенько меня. Напоследок. Я больше не буду на тебя обижаться. — Мюллера всего трясло. Его лицо лоснилось от пота. Верхняя губа подрагивала.