Роберт Силверберг - Ночные крылья. Человек в лабиринте [сборник litres]

Хостин и его люди суетились, занимаясь приготовлениями к отлету. Мюллер старался не покидать свою каюту. Бордман пришел к нему один и без оружия. Он тоже умел делать благородные жесты.

Они смотрели друг на друга через низкий столик. Мюллер молча ждал, лицо его не выражало никаких эмоций. После долгого молчания Бордман сказал:

— Я тебе признателен, Дик.

— Право, не стоит.

— Ты можешь меня ненавидеть. Но я выполнял свой долг. Как и парнишка. Как и ты вскоре исполнишь свой долг. Тебе все же не удалось забыть, что, как ни крути, ты тоже землянин.

— Жаль, что не удалось.

— Не надо так говорить. Это все пустые слова, ненужная поза. Мы оба слишком стары для этого. Вселенная полна опасностей. А мы делаем все возможное, чтобы их избегать. Остальное не имеет значения.

Он сидел довольно близко к Мюллеру. Довольно сильно ощущая его воздействие, он не позволял себе тронуться с места. Волна отчаяния, нахлынувшая на него, заставила его почувствовать себя тысячелетним стариком. Разложение плоти, распад души, тепловая смерть галактики… наступление долгой зимы… пустота… пепел.

— Когда мы прилетим на Землю, — деловито заговорил он, — я организую подробнейший инструктаж. Узнаешь об этих радиосуществах все то, что нам известно, хотя не сказать, что информации будет много. Потом тебе придется рассчитывать только на свои силы, на самого себя… Но уверен, что ты поймешь, Дик, что сердца и души миллиарды землян молятся за успех твоей миссии.

— К чему эти напыщенные слова? — спросил Мюллер.

— Есть кто-нибудь, кого ты хотел бы увидеть в порту сразу после посадки?

— Нет.

— Я могу прямо сейчас отправить просьбу. Есть люди, которые никогда не переставали любить тебя, Дик. Они будут тебя ждать, если я предупрежу их.

— Я вижу в твоих глазах, Чарльз, напряженность, совершаемое над собой усилие, — медленно произнес Мюллер. — Ты чувствуешь мое воздействие, и тебя это угнетает. Ты чувствуешь его нутром. Головой. Грудной клеткой. Твое лицо становится серым. Щеки обвисают. И даже если это убивает тебя, ты будешь продолжать сидеть здесь, поскольку таков твой стиль. Но ведь для тебя это ад, Чарльз. Если кто-нибудь на Земли еще не перестал любить меня, Чарльз, все, что я могу для него сделать, — это избавить от такого ада. Я не желаю никого видеть. Не хочу ни с кем разговаривать.

— Как тебе будет угодно, — сказал Бордман. Капельки пота свисали с его кустистых бровей и падали на щеки. — Возможно, ты передумаешь, когда окажешься поблизости от Земли.

— Я больше никогда не буду поблизости от Земли, — сказал Мюллер.

Он потратил три недели на изучение всего, что было известно об этих гигантских существах из другой галактики. По его настоянию он даже не ступил на Землю и широкой публике не сообщалось о его возвращении с Лемноса. Его поселили в одном из лунных бункеров, и он спокойно жил под кратером Коперник, передвигаясь, как робот, по серо-стальным коридорам, освещаемым симуляцией факелов. Ему показали все кубики. Продемонстрировали множество реконструкций во всевозможных сенсорных режимах. Мюллер все внимательно слушал. Старательно усваивал. Говорил он очень мало.

Люди избегали близости с ним, так же как и во время путешествия с Лемноса. Порой он целыми днями не видел ни одного человека. Когда его навещали, то старались держаться в десяти метрах или дальше.

Он не имел ничего против.

Исключение составлял Бордман, который заходил к нему трижды в неделю и всегда подходил почти вплотную. Миллер считал такое его поведение отвратительным. Бордман словно бы демонстрировал ему свое покровительство таким добровольным и совершенно ненужным погружением в дискомфорт.

— Я бы предпочел, Чарльз, чтобы ты держался подальше, — резко сказал Мюллер во время пятого визита. — Мы можем беседовать через телеэкран. Или ты можешь оставаться у дверей.

— Я не против близкого контакта.

— А я против. Тебе никогда не приходило в голову, что я начинаю испытывать к людям такое же отвращение, какое они испытывают от меня? Запах твоего полноватого тела, Чарльз, колет мне ноздри. Не только твоего, но и других тоже. Тошнотворно. Мерзко. И выражения ваших лиц… Носовые отверстия. Глупые разинутые рты. Уши. Посмотри как-нибудь повнимательнее на человеческое ухо, Чарльз. Ты видел что-либо более мерзкое, чем эта розовая сморщенная чашечка? Вы мне все отвратительны!

— Мне жаль, что ты так к этому относишься, — сказал Бордман.

Инструктажи продолжались и продолжались. Мюллер уже к концу первой недели был готов к миссии, но нет — от него требовали сперва полностью изучить все материалы, какие имелись. Он знакомился с фактами, сдерживая нетерпение. Оставшаяся в нем тень прежнего «я» сочла предстоящее ему завораживающим. Он снова оказался перед вызовом, который стоило принять. Он отправится туда. Он будет снова служить во благо Земли, как и прежде. Он исполнит свой долг.

Наконец ему сообщили, что может отправляться.

С Луны его забрал корабль с ионным двигателем и доставил в определенную точку за пределами орбиты Марса, где его уже поджидал другой корабль — с двигателем на основе искривления пространства и уже заложенным маршрутом на край Галактики. На этом корабле он отправился один. В этом полете ему не придется тревожиться, что от его присутствия страдают члены экипажа. Причин этого было несколько, но основная — что его миссия считалась почти самоубийственной, а поскольку корабли могут совершать рейсы и без экипажей, то нет необходимости рисковать жизнью добровольцев, хватало одного Мюллера. К тому же он сам заявил, что не желает никаких спутников.

Он не виделся с Бордманом последние пять дней перед отлетом и ни разу с момента возвращения с Лемноса не встречался с Недом Раулинсом. Бордман был ему ни к чему, но он жалел, что не может хотя бы часок провести наедине с Раулинсом. В этом парне он видел надежду. Конечно, тот еще такой наивный, и в голове у него каша, есть задатки настоящей мужественности.

Из кабины своего небольшого корабля обтекаемой формы он наблюдал за тем, как техники в невесомости за бортом отсоединяют переходной туннель. Затем они вернулись на свой корабль. После этого с ним связался Бордман, чтобы произнести свое напутственное слово — это было для него типично: лети и исполни свой долг перед человечеством и так далее и тому подобное. Он любезно поблагодарил Бордмана за эти слова.

Связь отключилась.

Мгновение спустя Мюллер скользнул в искривление пространства.

Чужаки уже захватили три планетные системы на краю Галактики, в каждой из этих систем было по две планеты, колонизированные землянами. Корабль Мюллера отправился к зеленовато-золотой звезде, планеты которой колонизировали всего лишь сорок лет назад. На пятой планете, с крайне сухим климатом, поселились колонисты из Центральной Азии, пытающиеся возрождать принципы жизни кочевых племен. Шестая планета, климатом и топографией более напоминающая Землю, была заселена колонистами разных земных сообществ, каждое на своем континенте. Отношения между этими группами, часто запутанные и щекотливые, теперь перестали иметь какое-либо значение, потому что вот уже двенадцать месяцев над каждой из планет властвовал надзиратель из другой Галактики.