Роберт Силверберг - Ночные крылья. Человек в лабиринте [сборник litres]

«Как легко я это делаю!» — сказал он себе.

Мюллер нахмурился:

— Ты не знаешь, почему я здесь?

— Боюсь, что нет.

— Да, ты можешь и не знать. Ты был тогда слишком молод. Но другие… едва увидев мое лицо, они должны были понять. Почему они ничего тебе не сказали? Ваш робот передал мое изображение. Вы узнали, кто здесь. И они тебе ничего не сказали?

— Я действительно не понимаю…

— Подойди ближе! — грозно приказал Мюллер.

Раулинс двинулся вперед, уже не считая шагов. Внезапно он оказался лицом к лицу с Мюллером, перед его внушительной фигурой, нахмуренным лбом, пристально уставившимися злыми глазами. Ощутил, как огромная ладонь взяла его за запястье. Ошеломленный прикосновением, он покачнулся, и его затопило отчаяние, казалось, столь огромное, что способно было поглотить целые вселенные. Он постарался удержать равновесие.

— А теперь убирайся отсюда! — рявкнул Мюллер. — Ну, быстро! Вон отсюда! Прочь!

Раулинс не двинулся с места.

Мюллер выругался и тяжелой походкой вбежал в невысокое здание со стеклянными стенами и матовыми окнами, напоминающими незрячие глаза. Дверь за ним закрылась так, что на стене даже следа не осталось. Раулинс глубоко вдохнул, стараясь вернуть себе самообладание. Лоб его пульсировал, словно что-то пыталось вырваться на свободу.

— Оставайся на месте, — сказал Бордман. — Пусть у него пройдет приступ ярости. Все идет, как мы задумали.

Мюллер притаился за дверью. Пот катился по его телу. Его бил озноб. Он обхватил себя руками так крепко, что заныли ребра.

Он вовсе не собирался общаться так с незваным гостем.

Короткий разговор; грубое требование оставить его в покое; затем, если тот не захочет уходить, шар-уничтожитель. Так Мюллер задумал. Но не решился. Он говорил слишком долго и слишком много услышал. Сын Стивена Раулинса? Группа археологов? На парнишку, казалось, излучаемое им почти не воздействовало, разве что с очень близкого расстояния. Может, со временем это теряет силу?

Он взял себя в руки и попытался проанализировать собственную враждебность: «Откуда во мне страх? Почему я так стремлюсь к одиночеству? Ведь нет же причин, по которым мне следовало бояться людей с Земли: это они, а не я, страдают от моего присутствия». Понятно, что они должны отшатнуться от него. Но не было никакой причины для него уходить вот так, разве что какая-то парализующая застенчивость, закостенелая после девяти лет изоляции непреклонность. Неужели он дошел до любви к одиночеству самому по себе? Отшельник ли он по натуре? Его изначальным посылом было бегство сюда из уважения к своим собратьям, поскольку он не желал причинять им боль. Но этот парень был доброжелательным и услужливым. Зачем же было сбегать? С чего так грубо реагировать?

Мюллер медленно поднялся и открыл дверь. Вышел из дома. Ночь наступила с зимней быстротой; небо стало черным, и луны ожесточенно пылали на нем. Парень все еще стоял на площади, явно растерянный. От золотистого блеска самой яркой луны, Клотто, его кудрявые волосы словно искрились внутренним пламенем. Лицо его было очень бледным, скулы резко очерчены. Голубые глаза поблескивали как у человека, внезапно получившего пощечину.

Мюллер подошел, не решив, какую избрать тактику. Он ощущал себя заржавевшей машиной, запущенной после многих лет бездействия.

— Нед, — начал он. — Послушай, Нед, я хочу извиниться. Ты должен понять, что я не привык к людям. Непривычный… к… людям.

— Все в порядке, господин Мюллер. Я понимаю, что вам пришлось нелегко.

— Дик. Зови меня Дик. — Мюллер поднял обе руки и развел их, словно пытаясь поймать лунный свет. Ему вдруг стало ужасно холодно. Через площадь на стене прыгали и танцевали тени небольших животных. — Я полюбил свое одиночество. Можно научиться лелеять даже собственный рак, если окажешься в правильном расположении духа. Послушай, нужно, чтобы ты кое-то понял. Я прибыл сюда преднамеренно. Это не была авария корабля. Я выбрал такое место во Вселенной, где меня не должны были потревожить, и укрылся тут. Но, конечно, теперь заявились вы со своими роботами и нашли путь сюда.

— Если вы не хотите, чтобы я был здесь, я уйду! — сказал Раулинс.

— Наверное, так будет лучше для нас обоих. Нет. Подожди. Останься. Ты очень паршиво чувствуешь себя в моем присутствии?

— Неуютное ощущение, — сказал Раулинс. — Но не так плохо, как было… ну, не знаю… С такого расстояния мне просто печально.

— А знаешь почему? — спросил Мюллер. — Судя по тому, как ты это говоришь, думаю, да, Нед. Ты только притворяешься, будто не знаешь, что случилось со мной на бете Гидры IV.

Раулинс покраснел.

— Ну, я, пожалуй, немного припоминаю. Что-то изменили в вашем сознании?

— Именно. То, что ты чувствуешь, Нед, это моя проклятая душа, просачивающаяся в воздух. Ты улавливаешь нервные импульсы, излучающиеся прямо из моей макушки. Как, нравится тебе это? Попробуй подойди поближе… Хватит. — Раулинс остановился. — Вот, — сказал Мюллер, — теперь это сильнее. Получаешь хорошую дозу. А теперь вспомни, каково было, когда ты стоял совсем близко. Не очень-то приятно, да? С расстояния в десять метров это вполне терпимо. С расстояния в один метр это невыносимо. Можешь себе представить, что держишь в объятиях женщину, когда от тебя исходит такая ментальная вонь? Нельзя заниматься любовью с расстояния в десять метров. По крайней мере, я не могу. Присядем, Нед. Здесь безопасно. У меня есть детекторы на тот случай, если сюда забредет какая-нибудь мерзкая тварь, а ловушек тут никаких нет. Сядь.

Он первым опустился на гладкий молочно-белый камень, местный аналог мрамора, придающий всей площади весьма элегантный вид. После недолгого раздумья Раулинс уселся в позе лотоса в десяти метрах от него.

— Нед, — поинтересовался Мюллер, когда они сели, — сколько тебе лет?

— Двадцать три.

— Женат?

Застенчивая улыбка.

— Нет, увы.

— А девушка у тебя есть?

— Была одна, контракт на внебрачную связь. Мы разошлись, когда я подписался на эту работу.

— В вашей экспедиции есть женщины?

— Только сексаторы, — ответил Раулинс.

— Так себе замена, правда, Нед?

— Не очень. Мы могли взять с собой нескольких женщин, но…

— Что — но?

— Это слишком опасно. Лабиринт…

— Сколько человек вы уже потеряли? — спросил Мюллер.

— Вроде бы пятерых. Хотел бы я познакомиться с существами, которые смогли построить такое. Наверное, лет пятьсот затрачено только на проектирование, чтобы все это получилось таким дьявольским…

— Больше, — сказал Мюллер. — Это был величайший созидательный триумф их расы. Их шедевр, их памятник. Должно быть, они гордись смертоносностью этого места. Оно суммировало всю суть их философии: убей чужого.