Роберт Силверберг - Ночные крылья. Человек в лабиринте [сборник litres]

— Ушли еще на несколько сантиметров. Почему ты не сказал мне сразу?

— Я пытался сказать это раньше. Но вы меня не слушали.

— О да. Эти мои чертовы монологи! — Мюллер усмехнулся. — Нед, я ждал много лет, чтобы увидеть это. Эта клетка действительно открывается. Смотри, как плавно ускользают прутья в мостовую. Это очень странно, Нед. Прежде клетки ни разу не открывались дважды в год, а тут второй раз за одну неделю…

— Может быть, вы просто не замечали этого, — предположил Раулинс. — Может быть, такое происходило, пока вы спали…

— Сомневаюсь в этом. Но вот — наконец!

— Как вы думаете, почему они открываются именно сейчас?

— Сейчас здесь враги, — сказал Мюллер. — Меня город уже принимает за своего. Я здесь уже давно. Должно быть, он попытается загнать в клетку тебя. Врага. Человека.

Клетка открылась полностью. Не осталось ни следа от прутьев, разве что на тротуаре ряд небольших отверстий.

— Вы пробовали помещать что-либо в клетку? — спросил Раулинс. — Какое-нибудь животное?

— Конечно. В одну из них затащил большого мертвого зверя. Клетка не закрылась. Затем я поймал несколько небольших зверьков. Никакой реакции. — Мюллер нахмурил брови. — Я даже думал сам зайти внутрь, чтобы проверить, закроется ли клетка автоматически, почувствовав живого человека. Но когда ты один, то такой эксперимент не поставишь. — Он помолчал немного. — Нед, не поможешь ли ты мне прямо сейчас в небольшом эксперименте?

У Раулинса перехватило дыхание. Показалось, что разреженный воздух ожигает его легкие. Мюллер спокойно продолжил:

— Просто зайди внутрь и постой там пару минут. Посмотрим, закроется ли клетка, чтобы пленить тебя. Это стоит проверить.

— А если она закроется? — поинтересовался Раулинс, отказываясь воспринимать его слова всерьез. — Вам известно, как вызволить меня оттуда?

— У меня есть кое-какое оружие. И мы всегда можем вынести взрывом эту решетку.

— Это будет вандализмом. Вы сами предупреждали меня, чтобы я ничего здесь не разрушал.

— Иногда приходится уничтожать, чтобы обрести знание. Ну же, Нед. Зайди в эту клетку!

Голос Мюллера стал спокойным и слегка жутким. Он стоял в странном настороженном полуприсяде, руки по бокам, кончики пальцев поджаты. «Словно он собирается сам бросить меня в клетку», — подумал Раулинс.

— Сделай, как он говорит, Нед, — тихо сказал ему на ухо Бордман. — Войди в клетку. Покажи, что ты ему доверяешь.

«Ему-то доверяю, — сказал сам себе Раулинс, — а вот этой клетке — нет».

Воображение неприятно подсказывало, как в клетке, едва прутья встанут на месте, провалится пол и он рухнет прямо в чан с кислотой или в море огня. В утилизационную яму для плененных врагов. Где взять уверенности, что это не так?

— Сделай это, Нед, — прошептал Бордман.

Это был великолепный и совершенно безумный поступок. Раулинс перешагнул через ряд отверстий и развернулся спиной к стене. Почти немедленно прутья выскользнули из своих гнезд и плавно сомкнулись со стеной над его головой. Пол остался незыблемым. В него не ударил никакой смертоносный луч. Худшие опасения не оправдались, но он стал узником.

— Ух ты! — сказал Мюллер. — Скорее всего, клетка реагирует на интеллект. Когда я пробовал с животными, ничего не получилось. Ни с мертвыми, ни с живыми. Что об этом думаешь, Нед?

— Рад, что помог вам в ваших изысканиях. Но буду рад еще больше, если вы выпустите меня отсюда.

— Я не могу управлять этими прутьями.

— Но вы говорили, что можете их взорвать.

— Зачем так сразу переходить к разрушению? Подождем с этим, ладно? Может быть, прутья сами опустятся. Ты там в полной безопасности. Я принесу тебе что-нибудь перекусить, если хочешь. А твои коллеги не переполошатся, если ты не вернешься до наступления сумерек?

— Я им сообщу, — мрачно сказал Раулинс. — Однако надеюсь, что к вечеру я отсюда выберусь.

— Сохраняй спокойствие, — посоветовал Бордман. — Если понадобится, мы сами сможем вытащить тебя оттуда. Лучше потакать Мюллеру во всем, пока вы не достигнете настоящего взаимопонимания. Если ты меня слышишь, коснись правой рукой подбородка.

Раулинс коснулся подбородка правой рукой.

— Ты поступил довольно смело, Нед, — сказал Мюллер. — Или глупо. Порой я не уверен, есть ли между этим разница. Но в любом случае благодарен тебе. Мне требовалось знать, как обстоит дело с этими клетками.

— Рад был помочь вам. Как видите, люди не такие уж чудовища.

— Сознательно — нет. Мерзка лишь гниль в глубине их естества. Позволь напомнить тебе. — Мюллер подошел к клетке и ухватился руками за гладкие прутья, белые, как кость. Раулинс почувствовал, как его воздействие усилилось. — Вот что у нас под черепной коробкой. Сам я, разумеется, не способен ощутить этого. Разве что экстраполирую реакцию окружающих. Это, должно быть, отвратительно.

— Думаю, к этому можно привыкнуть, — сказал Раулинс. И уселся на полу клетки по-турецки. — Вернувшись на Землю с беты Гидры IV, вы не пытались как-то избавиться от этого?

— Я беседовал с разными специалистами по коррекциям организма. Никто не смог разобраться, какие перемены произошли в моих нервных связях, и поэтому не понимали, как это исправить. Мило, правда?

— Как долго вы пробыли на Земле?

— Несколько месяцев. Достаточно долго, чтобы убедиться, что все мои знакомые зеленеют, стоит им ко мне приблизиться. Я закипал от отвращения к себе, чуть ли не ревел от жалости к себе, что примерно одно и то же. Хотел даже покончить с собой, дабы избавить мир от этой напасти.

— В это не верю, — сказал Раулинс. — Некоторые люди попросту неспособны на самоубийство, и вы из таких.

— Благодарю, но как раз так я об этом и узнал. И позволь заметить, что я пока жив. Сперва я попробовал самые необычные из наркотиков, потом начал пить, затем принялся отыскивать разнообразнейшие опасности. Но все же так и остался жив. Затем в течение одного месяца лечился по очереди в четырех психиатрических клиниках, и мне пришлось носить свинцовый шлем с мягкой прокладкой, чтобы задерживать излучение мысли. Но это оказалось примерно то же самое, что пытаться ловить ведром нейтроны. Я вызвал панику в лицензированном публичном доме на Венере. Все девицы выскочили на улицу голышом, едва почувствовали меня. — Мюллер сплюнул. — Знаешь, я всегда спокойно относился и к наличию компании, и к ее отсутствию. Находясь среди людей, я бывал добродушным, сердечным, проявлял дружеские чувства. Не таким милым паинькой, как ты, чрезмерно тактичным и вежливым… но находил общий язык с людьми, болтал с ними, развлекался. В общем, вполне ладил. А затем отправлялся в путешествие года на полтора, никого не видел, ни с кем не разговаривал, и это тоже было хорошо. Лишь тогда, когда я навсегда отрезал себя от человечества, я понял, что все-таки нуждался в нем. Но теперь с этим покончено. Я подавил в себе эту тягу, парень. И смогу провести в одиночестве хоть сто лет, не тоскуя по живой душе. Я настроился видеть человечество таким же, каким оно видит меня, — отвратительное, мерзкое, вызывающее неприязнь изувеченное создание, которого лучше посторониться. К черту всех вас! Я никому из вас ничего не должен, в том числе и любить вас. У меня нет никаких обязанностей перед вами. Я могу оставить тебя здесь, чтобы ты сгнил в этой клетке, Нед, и ни разу не испытаю укоров совести по этому поводу. Смогу приходить сюда дважды в день и улыбаться твоему черепу. Вовсе не потому, что я ненавижу тебя лично или же всю галактику, полную тебе подобных. Просто-напросто я тебя презираю. Ты для меня — ничто. Меньше, чем ничто. Горстка грязи. Вот теперь я знаю тебя, а ты знаешь меня.