Роберт Силверберг - Ночные крылья. Человек в лабиринте [сборник litres]

— Им очень хочется поговорить с вами.

— А меня беседа с ними совершенно не интересует. Я лучше поговорю с животными.

— Со мной же вы разговариваете, — заметил Раулинс.

— Это мне в диковинку. И поскольку твой отец был моим другом. И поскольку, как и подобает человеческим существам, ты вполне сносен. Но у меня нет ни малейшего желания оказаться среди толпы пялящихся на меня археологов.

— Тогда, может, вы встретитесь с двумя или тремя из них? — предложил Раулинс. — Хотя бы чтобы ощутить себя снова среди людей.

— Нет.

— Не понимаю, почему…

Мюллер прервал его:

— Подожди-ка! Зачем это мне ощущать себя снова среди людей?

Раулинс, смешавшись, ответил:

— Ну, ведь люди уже здесь. И это нехорошо — слишком изолироваться от них…

— Ты задумал какую-то хитрость? Ты хочешь одурачить меня и выманить из лабиринта? Ну давай, приятель, скажи, что ты задумал? Ради чего ты хочешь, чтобы я снова ощутил себя среди людей?

Раулинс замялся. Во время его неловкого молчания Бордман быстро заговорил, снабжая его подсказкой и недостающей хитростью. Раулинс выслушал его и постарался изо всех сил:

— Вы выставляете меня настоящим интриганом, Дик. Но клянусь, я не замышляю ничего дурного. Признаюсь, что немного подыгрывал вам, старался вас подразвлечь и подружиться с вами, и, пожалуй, стоит объяснить причину этого.

— Да уж, стоит.

— Ради наших археологических исследований. Мы можем провести на Лемносе лишь несколько недель. А вы тут уже… сколько, девять лет? Вы знаете об этом месте так много, Дик, что будет нечестно с вашей стороны не поделиться этим ни с кем. Так что я надеюсь, что вы как-то успокоитесь, подружитесь со мной, а потом, быть может, придете к остальным в зону E и поговорите с ними, ответите на их вопросы, объясните, что вы знаете о лабиринте…

— С моей стороны нечестно не поделиться?

— Ну да. Скрывать знания — это грех.

— А красиво со стороны людей называть меня нечистым и бежать от меня?

— Это совсем другое дело, — ответил Раулинс. — Оно выше всякой справедливости. Тут причина в вашем несчастье… которого вы не заслужили, и всем очень жаль, что такое несчастье случилось с вами, но вы же сами понимаете, что людям довольно трудно отрешенно относиться к вашему… вашему…

— Моему смраду, — закончил Мюллер. — Не беспокойся. Находиться рядом со мной тяжело. Поэтому я и предпочитаю не навязывать это твоим коллегам. Даже и не надейся, что я стану попивать с ними чай, разговаривать или вообще как-то контактировать. Я изолировал себя от человечества и останусь отшельником. А то, что я сделал для тебя исключение и позволил надоедать своим присутствием, не играет никакой роли. А кроме того, как я уже объяснял тебе и теперь напомню, что мое несчастье не было незаслуженным. Я заслужил его, поскольку сунул нос туда, куда не следовало заглядывать, и потому что полагал себя сверхчеловеком, раз уж могу заглядывать в такие места. Высокомерие. Я уже объяснял тебе это слово.

Бордман продолжал давать Раулинсу указания. Чувствуя кислый привкус лжи на языке, тот сказал:

— Я не могу сердиться на вас, Дик, за то, что вы так ожесточились. И все же мне кажется, что вы поступите некрасиво, если не поделитесь с нами информацией. Припомните ваши собственные исследования. Когда вы совершали посадку на какой-нибудь планете и там кто-нибудь знал что-то важное, что необходимо было знать и вам, разве вы не прилагали все усилия к тому, чтобы эту информацию получить… пусть даже тот человек имел свои личные проблемы, которые…

— Прошу прощения, — холодно возразил Мюллер, — но меня это действительно нисколько не волнует, — и ушел, оставив Раулинса в клетке с двумя кусками мяса и почти пустой емкостью.

Когда он скрылся, Бордман сказал:

— Какой он раздражительный, однако. Но я и не рассчитывал на проявления нежности. Ты до него почти пробился, Нед. Хитрость и наивность у тебя как раз в нужных пропорциях.

— И потому я сижу в клетке.

— Это не проблема. Мы пришлем робота, чтобы он тебя освободил, если клетка сама не откроется в ближайшее время.

— Мюллер отсюда не выйдет, — продолжал Раулинс. — Он полон ненависти. Она из него аж сочится. Нам не удастся склонить его к сотрудничеству. Я никогда не видел столько ненависти в одном человеке.

— Ты еще не знаешь, что такое настоящая ненависть, — заметил Бордман. — И он тоже не знает. Уверяю тебя, все идет хорошо. Конечно, еще не все гладко, но главное — что он вообще с тобой разговаривает. Он вовсе не стремится ненавидеть. Дай ему хоть полшанса на то, чтобы оттаять, и он это сделает.

— Когда вы пришлете робота?

— Попозже, — сказал Бордман. — Если будет необходимость.

Мюллер так и не вернулся. После полудня тучи стали плотнее и сделалось холоднее. Раулинс неловко съежился в клетке. Он пытался представить себе этот город в те времена, когда в нем бурлила жизнь, когда клетка служила для демонстрации созданий, пойманных в лабиринте. Мысленным взором он видел, как приходят сюда толпы жителей города, невысоких и плотных, покрытых густой, медного цвета шерстью, с зеленоватой кожей; они размахивают длинными руками, указывая на клетку. А в клетке извивается существо, напоминающее какого-то исполинского скорпиона, зрачки его полыхают, белые когти дерут мостовую, свирепый хвост только и ждет, чтобы кто-нибудь подошел поближе. В городе звучит агрессивная музыка. Непривычный по звучанию смех. Теплый мускусный запах строителей города. Дети плюют на существо в клетку. Слюна их подобна пламени. Яркий лунный свет, пляшущие тени. Пойманное в ловушку существо, отвратительное и злобное, чувствует себя здесь одиноким, его улей где-то далеко, на планете Альфекка или Маркаб, где его соплеменники передвигаются по сверкающим тоннелям. А тут дни напролет к нему приходят жители города, издеваются, дразнят. Создание в клетке уже видеть не может их хрупкие тела, сплетающиеся паучьи пальцы, плоские лица и уродливые клыки. И вот однажды пол в клетке проваливается, поскольку обитателям города наскучил пленник из чужого мира, и тот, яростно хлеща хвостом, сваливается в яму с торчащими ножами.

Настал вечер. Раулинс уже несколько часов не слышал голоса Бордмана. Мюллера же он не видел с полудня. По площади рыскали животные, в основном мелкие, но сплошь зубы и когти. А он сегодня пришел сюда безоружным. Но готов был растоптать любое из этих созданий, если оно сунется между прутьями клетки.

Он дрожал от холода, ему хотелось есть. Он высматривал в сумерках Мюллера. Все это уже перестало быть шуткой.

— Вы меня слышите? — обратился он к Бордману.

— Скоро мы тебя оттуда вызволим.

— Да? Но когда?

— Мы выслали робота, Нед.

— Роботу требуется не более четверти часа, чтобы добраться до меня. Эти зоны безопасны.