Роберт Силверберг - Ночные крылья. Человек в лабиринте [сборник litres]

— Так отчего же тогда ваша тоска? Если она действительно есть. От мыслей о Земле?

— Возможно. — Мюллер спешно закрыл брешь, появившуюся в его броне. Сжал зубы. Встал и неторопливо подошел к Раулинсу, наблюдая, как тот пытается скрыть свои неприятные ощущения. — Думаю, тебе уже пора вернуться к своей археологии, Нед. Твои коллеги будут снова недовольны тобой.

— У меня есть еще немного времени.

— Нет, это не так. Иди.

Вопреки однозначному приказу Чарльза Бордмана Раулинс настоял на том, чтобы вернуться вечером в лагерь в зоне F под тем предлогом, что должен доставить новый флакон с напитком, который ему наконец удалось выпросить у Мюллера. Бордман хотел, чтобы флакон принес кто-нибудь другой, чтобы Раулинс меньше рисковал угодить в ловушки зоны F. Раулинсу же, однако, требовался непосредственный контакт. Он чувствовал себя крайне потрясенным. Его решимость очень сильно ослабла.

Бордмана он застал за ужином. Перед стариком стоял столик из полированного темного дерева, отделанный светлым деревом. В прекрасных керамических мисках лежали овощи в сахаре, зелень в коньячном соусе, мясная вытяжка, пикантные приправы. Рядом с его мясистой рукой возвышался графин с вином темно-сливового цвета. В углублениях продолговатой пластины из черного стекла лежали разные загадочные таблетки. Время от времени Бордман клал одну из них в рот. Раулинс довольно долго стоял у входа в эту часть павильона, прежде чем Бордман обратил на него внимание.

— Я же сказал тебе не приходить сюда, Нед, — произнес он наконец.

— Мюллер шлет вам вот это. — Раулинс поставил флакон рядом с графином вина.

— Чтобы поговорить со мной, вовсе не требуется приходить ко мне в гости.

— С меня довольно разговоров на расстоянии. Мне требовалось увидеться с вами. — Поскольку Бордман не прервал трапезу, Раулинсу пришлось остаться стоять у входа. — Чарльз, мне кажется, что я больше не могу перед ним притворяться.

— Сегодня ты делал все просто прекрасно, — заметил Бордман, потягивая вино. — Весьма убедительно.

— Да, я учусь лгать. Но что толку? Вы же его слышали. Он испытывает отвращение к человечеству. И в любом случае не согласится сотрудничать с нами, когда мы вытащим его из лабиринта.

— Он не искренен. Ты сам это заметил, Нед. Примитивный цинизм второкурсника. Этот человек любит людей. Именно потому ему так горестно — его любовь стала кислой на вкус. Но при этом она не переходит в ненависть. Вовсе нет.

— Вас там не было, Чарльз. Вы с ним не разговаривали.

— Я наблюдал. Я внимательно слушал. И я знаком с Диком Мюллером уже сорок лет.

— Но значение имеют только последние девять. И они серьезно его изменили. — Раулинс пригнулся в полуприсяде, чтобы смотреть сидящему Бордману в глаза. Тот насадил на вилку засахаренную грушу, перехватил вилку в точке равновесия и степенно поднес к губам. Намеренно меня игнорирует, подумал Раулинс. — Чарльз, — снова начал он, — воспримите это серьезно. Я отправился туда и изложил Мюллеру чудовищную ложь. Наплел ему полную чушь про исцеление, и он это швырнул мне обратно в лицо.

— Просто сказал, что не верит в такую возможность. Но он верит, Нед. Он просто боится покинуть свое убежище.

— Прошу вас. Послушайте. Допустим, он мне поверит. Допустим, выйдет из лабиринта и отдастся нам в руки. Что же дальше? Кто возьмется разъяснить ему, что никаким способом исцелить его невозможно, что он был бессовестно обманут, что мы просто хотим, чтобы он снова стал нашим послом к чужакам-инопланетянам, в двадцать раз более странным и в пятьдесят раз более опасным, чем те, которые исковеркали его жизнь? Я не смогу сообщить ему такую новость!

— Тебе и не придется, Нед. Я сделаю это сам.

— Но как он отреагирует? Вы надеетесь, что он улыбнется, поклонится и скажет: «Ах, дьявольски хитрый Чарльз, ты снова добился своего!» И отправится с нами и будет во всем послушен? Нет! Он не способен так поступить. Может, вам и удастся выманить его из лабиринта, но тот метод, которым вы этого достигнете, приведет к тому, что все это окажется ни к чему.

— Вовсе не обязательно, — спокойно возразил Бордман.

— Может, тогда объясните мне свой план действий после того, как вы сообщите ему, что исцеление — это ложь, а вместо этого ему предстоит новая опасная миссия?

— Предпочитаю пока не обсуждать свои планы.

— Тогда я снимаю с себя все полномочия, — заявил Раулинс.

Бордман ожидал чего-то подобного. Благородного жеста; акта упрямого неповиновения; ударившей в голову порядочности. Отбросив деланое равнодушие, он поднял взгляд и жестко посмотрел на Раулинса. Да, в нем есть жесткость. И решительность. Но не коварство. Его пока нет.

— Хочешь сложить полномочия? — спокойно произнес он. — После всех твоих уверений в заботе о благе человечества? Ты нам нужен, Нед. Ты сейчас незаменимый человек, наша связь с Мюллером.

— Моя забота о человечестве включает и заботу о Дике Мюллере, — холодно возразил Раулинс. — Он часть человечества вне зависимости от того, согласен ли он сам с этим или нет. Я уже достаточно провинился перед ним. Если вы не посвятите меня в остальную часть этого плана, будь я проклят, если я приму в нем хоть какое-то участие.

— Восхищаюсь твоей убежденностью.

— Повторяю о своем отказе от полномочий.

— И даже могу согласиться с твоей позицией, — продолжил Бордман. — Я нисколько не горжусь тем, что нам приходится здесь делать. Однако воспринимаю это в рамках исторической необходимости — нам приходится творить несправедливость по отношению к кому-то ради всеобщего блага. У меня тоже есть совесть, Нед, ей, этой совести, уже восемьдесят лет, и она вполне развитая. Она не атрофируется с возрастом. Мы просто учимся переносить ее укоры, только и всего.

— И каким способом вы намерены принудить Мюллера к сотрудничеству? При помощи наркотиков? Пыток? Будете промывать ему мозги?

— Ни одним из этих способов.

— Тогда как же? Я серьезно спрашиваю, Чарльз. Моя роль во всей этой истории сейчас подойдет к концу, если я не буду знать, что мы собираемся делать дальше.

Бордман деликатно покашлял, допил вино, съел персик и быстро, одну за другой, проглотил таблетки. Он знал, что бунт Раулинса неизбежен, приготовился к нему и все же был раздражен тем, что это произошло. Настало время идти на просчитанный риск. Он сказал:

— Вижу, пришла пора покончить со всеми недомолвками, Нед. Я скажу тебе, что ждет Дика Мюллера, но прошу воспринимать это в контексте более масштабных действий. Не забывай, что маленькая игра, которую мы затеяли на этой планете, — выше чьих-либо моральных принципов. Хоть мы и стараемся избегать громких слов, вынужден тебе напомнить, что на карту поставлена судьба всего человечества.