Здравко Сребров - Роман одного открытия

Белинов с исключительной серьезностью выслушал молодого лесничего, ни разу его не прервав. Он немного помолчал, потирая рукой лоб и глаза. Синие жилки вздулись у него на висках. Видимо в мозгу молодого ученого происходила напряженная работа. Через минуту он медленно поднял голову. С теплой симпатией он в упор посмотрел на молодого человека. Опустив руку на плечо лесничего, Белинов усмехнулся и заговорил:

— Вы мужественный человек, господин Радионов, и я вам скажу, что думаю о вашем случае. В вас происходят перемены. Происходят они под действием утопина или по каким-то внутренним законам — не могу сказать.

Мое открытие, по проведенным до сих пор наблюдениям, получает полную эффективность только после продолжительного впрыскивания в кровеносные сосуды человека. В вашем случае доза была минимальной. Но ваша исповедь весьма ценна для меня. Не исключается, что и самая незначительная доза утопина оказывает хотя и медленное, но непреодолимое воздействие. А может быть имеются и другие феномены, находящиеся еще вне наших научных знаний: ваше смущение характерно — оно свидетельствует о начале глубоких перемен в вашей духовной жизни.

Какое значение имеет извне или внутри получается толчок… Может быть какая-нибудь железа, которая до сих пор дремала, начинает действовать в вашем организме. Наступает мутация — вы растете, жизнь вашего организма, а вместе с ним и сознание сталкиваются с новыми задачами. Для вас все еще смутно, начало всегда мучительно. При медленной эволюции оно смутно и субъективно ощущается как тревожное состояние перед неизвестностью.

Не знаю есть ли моя доля в этой перемене, но я бесконечно рад. Это смущение пройдет, и вы будете озарены величайшей радостью: радостью творчества нового. Вы созреете, вероятно, среди той же самой жизни для совсем других дел. У вас медленно появится молодая энергия творить и претворять. Когда вы начнете строить по новому плану, по которому переустраивается ваша внутренняя жизнь, вы переживете величайшую радость — выходца из недр народа, который вас вскормил, предопределенного указать ему новые светочи, новые пути.

Радионов напряженно слушал объяснения Белинова. Он почувствовал, что у него в душе растет протест. Перемена… Новое… Разве нынешняя жизнь, такая какая она есть, не полна прекрасного? Какая нужда в перемене?

Вот сейчас он думает о горах. Он знает — утром, когда распахнет окно, напротив ему улыбаются синие вершины — те самые, которые он знает со вчерашнего, с прошлых дней, прошлых недель, прошлого месяца, прошлого года. Луна, звезды, горы — тысячелетия — не те же ли самые? И не тут ли, в этом постоянстве, их величие? Перемена — в этом есть что-то ужасное. Ему показалось, что она выдумана городом, в котором все постоянно разрушается и сносится.

Не действует ли закон смерти в перемене как закон разрушения?.. Овладеть тем, что величественно в своем постоянстве — вот большая задача…

И все же разве все медленно не меняется, неуловимо медленно для человеческого глаза? Тут было море. Сейчас ровное поле, в котором колышутся хлеба и поблескивают рельсовые пути… Вот в древности человек жил в пещерах, носил кровавые шкуры, грязный, с темной душой, которая трепетала только перед зеницами хищных зверей, перед стихиями земли, перед холодом и голодом.

Сейчас человек летит над облаками, его ум работает с невероятной силой вечно совершенствующегося механизма — и… разрушает и меняет. Что было бы, если бы наши смуглые горцы, живущие сейчас под тяжестью черного труда, или хотя бы их дети полетели свободные от постоянной заботы о хлебе? Быть только чистыми людьми с чистыми сердцами, детьми, которые цветут как горные цветы?

Асен Белинов улыбнулся:

— Вы живете очень одиноко, господин Радионов. Ваша воля закалилась на лоне природы, в суровой жизни народа с гор… Но у вас там нет всего того, что вам необходимо. Как бы вы не были связаны с простыми людьми, вы одиноки с вашими мыслями, весьма различными от мыслей и забот тех, с кем вы встречаетесь и дружите в горах. Мне кажется, что вы пренебрегли одним весьма существенным обстоятельством. Человек творит только общими усилиями. То, что отдельному человеку кажется огромным, недостижимым, общими усилиями преодолевается почти всегда. Спуститесь с гор. Подойдите ближе — и вы поймете гигантское в общих усилиях.

Ваш индивидуализм держит вас в стороне от действительной жизни, как бы это не казалось, на первый взгляд, невероятно именно вам. Вам недостает естественной культурной среды — вашей среды… А сейчас ваш индивидуализм, может быть, переживает крушение — отсюда ваш бунт и ваша растерянность. Побольше, почаще будьте среди людей, с людьми — не пренебрегайте культурной жизнью! Я подозреваю в вас огромные духовные силы, самобытный ум. Дайте культурную пищу вашему уму. Может быть, это звучит как совет — пожалуйста простите… Уже если на то пошло, вам надо жениться.

Радионов вскочил как ужаленный.

— Мне жениться!

— Да. Ваш кризис является кризисом, если можно так выразиться, предсемейной, предобщественной жизни. Остерегайтесь, чтобы вам не стать общественно бессильным. Для здорового и молодого человека это равносильно летаргии… Не знаю, вас не раздражает мой немного наставнический тон, — дружелюбно улыбнулся Белинов. — Но я почти понимаю вас, вы вторично переживаете возмужалость — простите за выражение — из этого кризиса вы выйдете более социальным и зрелым для творческой работы. Вы можете принять на себя большие задачи… Мне нравится в вас мужество, здоровый и гордый вид — словно скала, отделившаяся от горы. Вы все перенесете. Я почти завидую вам. Если бы я был как вы, может быть, моя задача была бы легче, — в глазах Белинова внезапно промелькнула тень.

Радионов почувствовал дружеское сочувствие к молодому ученому. Он угадал в нем скрытую муку.

— Я не могу быть вам чем-нибудь полезен? — неожиданно вырвалось у него.

— Да, да — может быть. Я не знаю хватит ли у меня мужества выдержать до конца. Мне нужны искренние приверженцы… И может быть более сильные, более деловые, более современные молодые люди. В моей работе я наталкиваюсь на задачи, разрешение которых не в моем вкусе… Но сейчас мы не будем об этом говорить, — опять внезапно улыбнулся Белинов, словно сожалея о проявленной слабости.

Радионов был польщен проявленным к нему доверием. Он почувствовал непоколебимую готовность всеми силами помочь, хотя решительно не понимал чем.

Вдруг он вспомнил о Ноне, жене Белинова. Странное чувство охватило его. Он встал во весь свой рост, улыбнулся со странным блеском в глазах и твердо сказал:

— Все принимаю. Все перенесу. Вижу, что я должен перемениться, как змея сменить кожу. Только об одном, — промолвил он хриплым голосом, слегка переменившись в лице и иронически усмехаясь, — не будем говорить: о женитьбе. Это действительно преждевременно.