Джордж Энгланд - Эликсир ненависти

— Да что со мной творится-то? — В раздражении обратился он к себе. — Разве у меня нет всего, что нужно? Все, кроме нее, чего может пожелать человеческое сердце? Мои друзья там, дома, сейчас противостоят туману, снегу и буре. А я здесь, ласкаемый вечным летом, среди неувядающей красоты. И все же…

Он пожал плечами, повернулся и пошел в дом. До предела одинокий, он обрадовался, когда ломбардец объявил, что обед для месье готов и вот-вот будет подан. Деннсон растянул обед, насколько мог. Ведь это, пусть на какое-то время, отвлекло его от уныния, которое, насколько ему удалось себя уверить, было единственным, что омрачало мир его души. После обеда он опять посмотрелся в зеркало. На этот раз, то ли по вине тусклого освещения, то ли вследствие вернувшейся в душу тревоги, то ли еще в силу чего, но отражение только больше его расстроило.

— Я, пожалуй, выгляжу слишком молодо, — не без испуга воскликнул он и тщетно попытался улыбнуться. — Моя кожа, безусловно, кажется гладкой. И усы… да, они опять явно шелковистые, почти как… как когда-то было. Бог ведает, как давно. Надеюсь, это не будет продолжаться до бесконечности. Ибо в таком случае… м-да, это уже было бы несколько неловко, не так ли?

И он стал озабоченно изучать свои черты. Он не мог избавиться от ощущения, что произошла некая нежелательная перемена. Что за расцветом мужественности последовала, или только еще начинает следовать, некая более ранняя и нежная стадия. Казалось, нечто покинуло его лицо. Нечто такое, чего он не желал терять. Туда пробиралась некоего рода юношеская свежесть. Но когда он поднес лампу и придирчиво осмотрел каждую линию и участок, он не смог обнаружить ничего, подлежащего однозначной оценке. Теперь, при лучшем освещении, он даже не был вполне уверен, что видел нечто подобное. Рассмеявшись над своими глупыми страхами, он опять направился в кабинет, чтобы провести одинокий вечер наилучшим образом, с сигарами и книгами Иль Веккьо. Сперва, добравшись до этой комнаты, он подумывал вернуться к изучению черной книги, но вскоре отказался от своего намерения.

«Все равно у меня ничего не получается», — подумал он, ощутив внезапную вялость, лень и желание скорее развлечься, нежели напрягать мозг. — «Как-нибудь в другой раз, не теперь. А, вот кое-что! Де Мопасан, в самом деле!»

Он с радостью снял с полки сборник новелл Мопассана на французском. Две минуты спустя он удобно устроился для долгого приятного вечера.

Первым произведением в сборнике было «Орля», которого он прежде не читал. Зловещее, причудливое, ужасающее описание разума, быстро приближающегося к безумию, разума самого Мопассана, заворожило его. Сидя на низкой плетеной качалке с настольной лампой по левую руку, он провел два с половиной часа, глубоко погрузившись в чтение. На время даже мысль о Стасии не могла прорваться через это повествование о мрачном жребии. В открытое окно влетал переменчивый ночной ветерок, превращая дым сигары в фантастические образы, нередко похожие на зловредное бразильское чудище, о котором рассказывал французский текст. Где-то очень далеко внизу низкие протяжные раскаты то возносясь, то падая, но не умолкая ни на миг, напоминали о жадном прибое под скалой. Соловей щелкал где-то в зарослях, изгибы восхитительной тающей мелодии не доходили до американца, завороженного описанием удушающего страха, испытанного его собратом-человеком. Деннисон все читал и читал, в нетерпении переворачивая страницы, идя к неизбежному гибельному концу.

Книга покоилась на подставке, которую Деннисон приладил так, чтобы без труда откидываться назад в качалке и чтобы лампа хорошо освещала страницу. Правая рука держала сигару. Левая небрежно свешивалась за подлокотник, почти касаясь пола, который, как и все полы в этом старомодном доме, был из восьмигранных плиток.

И вдруг, чуть он остановился на миг, чтобы отдохнуть от напряжения, вызванного жутким повествованием, и подумать о грозных последствиях паразитизма Орля, негромкое щелканье привлекло его внимание. Что-то маленькое и твердое прокатилось по полу, мелькнуло спиралью и остановилось. Крохотная, тонкая, изогнутая полоска золота, как показалось.

— Что это? — вскричал Деннисон. Он внезапно выпрямился, охваченный ни с того ни с сего некоей новой тревогой. Сердце неестественно заколотилось. Он мигом навострил уши, ожидая, не повторится ли звук. Нет, ничего.

— Какого дьявола! — воскликнул он с горячностью, словно тайное зло, присутствие которого он ощущал, готово было сокрушить его. Долгую минуту он ждал, вглядываясь расширенными глазами. Нервы напряглись до предела. Он стал поднимать левую руку, все выше, выше, пока она не попала в поле зрения. Взмахнул ею перед глазами.

— Ах, — вырвалось у него. — Мое кольцо. Оно упало. — Лицо его посерело. Он понял. Это указывало, к чему все идет. — Мое кольцо. Какого размера теперь мой палец?

Он смахнул подставку вместе с книгой, упал на оба колена и стал шарить по плиткам, ища кольцо. И вскоре оно нашлось. Он немедленно надел его, стал поворачивать, массируя палец, непрерывно держа кисть руки перед глазами, вновь примерил кольцо и всеми возможными способами пытался убедить себя, что рука не убыла в размере со вчерашнего дня. Но нет. Он не мог от этого отмахнуться. Он знал правду, которую доказало ему теперь неоспоримое свидетельство холодного металла. Он знал. Он понял. Он уже миновал середину жизни и двигался в обратном направлении к юности.

— Милосердные Небеса! — прохрипел он, охваченный ужасом, страстно не желающий проститься со своими мечтами и надеждами. — Где же это остановится? Где?

— А! Вот, мой друг, самое важное, поистине критический момент проблемы, — раздался глубокий резонирующий голос. — Если только знать это, мы получим ключ ко всему.

При всем своем страдании и отчаянии, американец поднял взгляд, ошеломленный и алчущий. В дверном проеме в тени, высокий, суровый и грозный, стоял Иль Веккьо.

Деннисон отпрянул, как будто увидел призрак; как будто сам Орля предстал перед ним.

— Вы? — с усилием пробормотал он. — Вы здесь?

— А почему бы и нет? — ответил итальянец с циничной улыбкой меж бородой и усами. — Я уже слишком долго лишал себя удовольствия общения с вами. И теперь… Но что это? Почему вы от меня шарахаетесь? Отчего вы так бледны и дрожите, мой гость, мой друг?

Охваченный внезапным неодолимым отвращением к этому человеку, которого столь во многом подозревал и страшные дела которого столь мало мог доказать, Деннисон отпрянул еще дальше. Но тут же, терзаемый ужасом и снедаемый безумной и страстной жаждой узнать правду, понять все раз и навсегда, он, пошатываясь, поднялся на ноги. И, превозмогая головокружение, двинулся к Иль Веккьо, вскинув беспомощные дрожащие руки.