Никита Черненко - Надгробие для живых [litres самиздат]

И теперь есть новый повод. Он заставил меня драться против моего товарища, ему это казалось забавным!

Хирург здесь действительно был: личный врач Октавиана, отправленный излечить гладиатора. Почти вслед за ним вошла Сара.

– За этим он и увёл тебя? Сделать императрицей? – у меня непроизвольно скривились губы при виде её одежды и кольца на руке. Интересно, с чьего оно трупа?

– Не делай такой вид, будто я согласилась по своей воле. Как Джон?

– Порезал мне ногу, засранец, а в остальном я жив, здоров. Готов к следующему раунду!

– Слава богу…

– Какому из?

– Хватит! Не говори это всё таким обвинительным тоном! Он убил бы меня и вас заодно, откажись я от его предложения!

– Хватит спорить, – сказал Джон. – Лучше думайте, как это можно использовать. Сара, не делай глупости: нельзя просто придушить Августа во сне, стража вряд ли спит по ночам в полном составе. Кстати о страже, как ты одна сюда пришла?

– За мной ходит три телохранителя, но они боятся, что я могу их казнить, ослушайся они моего приказа.

– Отлично, значит ты можешь спокойно ходить по всей пещере.

– Не совсем. Оружейная закрыта для меня под угрозой смерти всей страже.

– Так это же охренительно всё упростит!

– Если кто-то ослушается приказа императора, а иначе – ни разу.

– Можешь сообразить что-то вроде карты пещеры?

– Могу. Вам насколько срочно?

– Чем быстрее, тем лучше. От этого зависит дальнейшее развитие плана.

– Поняла.

– Госпожа, вы в порядке?

– Госпожа? – усмехнулся Джон.

– Им так нравится. Будет вам карта. Поправляйся, Джон… кстати, чуть не забыла. Сэм, ты в финале.

– В смысле?

– Октавиан решил, что нечего переводить на тебя других участников: все и так убедились, что ты силён. Через неделю ты будешь драться в финале, и боёв в это время не будет.

– Слышал? – я обратился к Джону. – Бои кончились.

– Ты ногу мне порезал, а не уши.

Завтра финал боёв, и завтра же мы все выберемся из этой пещеры.

Так как я перерезал Джону сухожилия в последнем бою, тренироваться приходилось в одиночку. Пока я был занят мыслями о финале, Сара успела нарисовать для нас карту всей пещеры. Очевидно, они были искусственными, возможно, в прошлом здесь и впрямь были шахты или чего ещё, но сути это не меняло. Оружейная, как и ожидалось, нашлась рядом с казармами стражи, чтобы они всегда могли вооружиться при начале бунта, а библиотека и вовсе чуть ли уходила в покои императора, что открывало неожиданно много вариантов. Что же насчёт выхода, то тут всё сложнее: оборону они явно продумали заранее. Ещё здесь были кузни, зверинец, где, по слухам, держали одного единственного хищника, кухни, бани, и другие комнаты, не особо важные и уходящие намного дальше в пещеры. Хорошо было бы знать, что именно за хищника они поймали, но Сара узнавать не пошла.

За день до финала император снова позвал меня в библиотеку. Ему, кажется, это в каком-то смысле нравилось.

– Оставьте нас, – с уверенностью сказал Октавиан, будто желая, чтобы я придушил его. С протезом это можно сделать запросто.

Но я не убью его. Не сейчас. Нужно держаться плана.

– Должен признаться, я впечатлён. Никогда не думал, что человек способен так яростно сражаться против своих же граждан. Кем ты был у себя на родине?

– Охотником, – выждав паузу, ответил я. Октавиан скривил рот.

– Охотники не убивают людей так искусно.

– Мне показать обратное? – по лицу Августа пробежала судорога, остановившись на уровне бровей.

– Ты смел, варвар. Смел, но не глуп. Я знаю, что тебе под силу убить меня, однако же…

– Зачем вы делаете это?

– Ты перебил императора.

– Ответьте: зачем вы делаете это?

– Что делаю?

– Всё. Строите из себя правителя, управляете этими сумасшедшими, не каждый из которых даже говорить умеет, устраиваете бои потехи ради, и не ставите жизнь человека как ценность. Вы хоть понимаете, что это вы здесь варвары?

Он посмотрел сквозь меня, затем сел и опёрся рукой в голову.

– Знаешь, сколько их здесь?

– Я…

– Шестьсот двадцать семь. Как в приличном городе, да? Шестьсот с лишним бездомных, убогих, избитых самой судьбой людей, многие из которых на грани превращения в зверя. Более семидесяти из них пришли сюда сумасшедшими, ещё больше – подавленными, разбитыми из-за утраты своего первого дома. Воины и земледельцы, с оружием или без него: здесь в большинстве своём жертвы войны, не сумевшие пережить её без ущерба для сознания. Война, идущая давно, будто возрождённый из векового сна труп старой войны. Я спрашивал себя, зачем они продолжают сражаться, и пришёл к выводу. Даже когда люди пережили катастрофу, они продолжают оставаться собой. Ты спросил, зачем? Потому что иначе эти люди убьют намного больше, и умрут намного быстрее. Человек или ведомый, или лидер, среди них лидеров не было. И тогда пришёл я, чтобы взять их под контроль.

– И что изменилось? Сколько уже умерло на арене?

– Совет понимает, какие проблемы несёт за собой арена, и уже проводятся соответствующие реформы. Никто не ожидал, что арена обретёт римские масштабы.

– Ты просто оправдываешь себя.

– Я не требую тебя понимать, что происходит. Я требую лишь выйти завтра победителем, и тогда я покончу с ареной. Слово императора.

– Ты не император.

– Нет, но это у меня в крови, – он улыбнулся. – Мои далёкие предки были звёздами театра. Их имена гремели по всей Земле и не только, и все последующие поколения надеялись, что однажды театр вновь станет нужен миру, тогда-то и настанет мой час. Я планирую создать здесь первый в новом мире театр. Быть может, искусство вновь сделает из животного человека.

Он встал.

– Что-то я забылся. Помни, что я не хочу убивать каждого. Живя с дикарями, сам становишься диким и охочим до кровавых драк. И всё же, я уверен, что могу всё изменить. Не зря я отдал тебе эту руку… стража! Увести его к остальным гладиаторам. Пусть Марс ведёт тебя к победе завтра!

Какой ещё Марс?

***

Наконец-то я ощутил волнение. Стоя перед воротами с оружием, мне стало перехватывать дыхание, словно стены хватали меня за горло. Всё в голове мешалось: план Джона, план Октавиана, инстинкт самосохранения. На арене я старался лишь выжить, что пока отлично получалось, но теперь, за этой дверью, меня может ждать смерть в лице чемпиона, за которой будет наблюдать более шестисот пар глаз. От меня зависит так много, но, что ужасно, в первую очередь от меня снова зависят чужие жизни. И своя собственная. Что поставить выше, если в любом случае кто-то умрёт? Думаю, таким вопросом задаётся каждый в ситуации «убей или будь убитым». Кому важнее остаться в живых, а кому уже можно умереть, потому как терять или нечего, или попросту меньше.