Валерий Сабитов - Империя-Амаравелла

— Это водка такая, лейтенант. Разомнись, и небо нормализуется.

Откуда ему знать, что у каждого свое небо? Но почему в моем вторая луна? Грозовой темной тучи ведь нет. Какая-то сказка преследует. Мрачная, незнакомая, чужая. Блуждающий ад, ищущий жертву.

— Где мы сейчас? — спросил я.

— Над Нижне-Румском…

Амаравелла значит «Несущие Свет»… Но Свет может быть как белый, так и черный. Как и серый…

«Триггер-виски салуну» — да! Кола-локовому лимонаду — нет!» Даешь счастье здесь и сейчас! В армии, как и на гражданке, личные местоимения главные части речи.

Который год спрашиваю себя: почему полотенца загрязняются так быстро? Ведь мы, прежде чем их коснуться, тщательно моем руки и лицо. Никакого логически верного ответа не нахожу.

На земле растут лунные цветы. Они распускаются, чтобы завянуть и опасть. Иллюстрация неотвратимости гибели. Солнечные цветы не имеют возраста, они излучают собственную энергию. Не опадают их лепестки, но постоянно меняют форму и цвет.

А Луна прикидывается ночным Солнцем, и люди думают, что она светит. Убери от зеркала свечу, и оно погаснет.

Некоторым снятся черно-белые сновидения. Кому-то никогда ничего не снится. У меня сны только цветные. Бывают такие жуткие, что смутят самого Епифана, сочинителя детских страшилок. Один из таких снов повторяется ежегодно.

…Город, возведенный из тяжелого крупного камня, пуст. Никакой жизни — ни даже мошки или червяка. Каменная мостовая под ногами звучит гулко, эхо шагов катится долго и далеко. Здания многоэтажные, глазницы окон без ставней и украшений, мертвые. Их давным-давно пора закрыть-завесить. Неба нет, сплошная серая пелена, низкая и плотная.

Неизбежность и любопытство тянут вперед. Шаг за шагом… Где-то впереди источник неодолимого притяжения. Сгусток чарующей энергии. Перекрестков нет или я их не замечаю.

Вот и главная городская площадь. Здания вокруг особенно высоки, их шпили упираются в серую низкую пелену. Храмы неведомых божеств, они лишены окон, двери затворены. Мне не туда.

В центре гранитной площади — живая статуя на невысоком каменном постаменте. Это она притягивает к себе. Кто-то шепчет во мне: не подчиняйся, вернись… Но куда возвращаться? Да и зов слишком силен. Мне надо подняться на постамент и приблизиться.

О, да это женщина! Единственное живое существо в городе. Храмы посвящены и принадлежат ей. Когда-то в городе обитали люди, но они в экстазе притяжения стали частичками живой статуи. Теперь она — центр необитаемого мира. Как она прекрасна, очаровательна, обворожительна! Светло-коричневая полупрозрачная ткань окутывает упругое, совершенное тело. Сияющие глаза смотрят с холодным вожделением. Она страстно желает овладеть мной. И присвоить навсегда. На гордо поставленной голове — корона в цветных камнях, увенчанная золотым шпилем. Статуя-храм… А то, что у нее четыре руки, не умаляет притягательной красоты. Взгляд леденеет и притягивает все сильней. Притяжение с чуть заметным отталкиванием… Так даже интереснее.

Смотрю в огромные зеленые глаза и делаю шаг на постамент. Звуки затихают, эха больше нет. Навстречу тянутся четыре руки, приглашая в объятия. Вожделение импульсом передается мне. По телу разливается горячая истома, кровь пульсирует на пределе вен и артерий.

Остается шаг, и я замечаю, — кожа ее покрыта влажным клейким веществом. Достаточно прикоснуться, и не оторвешься. Абсолютный, вечный клей… Во мне восстает протест: встречная волна, поднятая тем, кто пытался меня остановить, рождает страх, перестающий в ужас.

Но сила вожделения не слабее сопротивления. Открывается знание: упаду в объятия, золотой шпиль короны вонзится в мое сердце, обозначив миг экстатического слияния. В тот миг я исчезну, стану частью статуи…

От этого сна просыпаюсь в горячем поту. От других кошмаров — в холодном. Сколько раз пытался проникнуть в его вещий смысл! Что-то угрожает мне в будущем. Умных к умным, а меня — к статуе?

Я раньше думал, что в сказках нет логики. Так ли?

Во времена Третьей Империи, до появления на ее месте Уруббо-Ассийского Альянса, на острове Самакин обитали изгои-добровольцы. Смена режима привела сюда заключенных, лишенных права жизни на Большой Земле. Затем режим помягчел, и окраинный остров стал одним из имперских форпостов. Но теперь без спецпропуска простому человеку сюда нет дороги. Узнав это, обрадовался. Нижне-Румск для меня близко, но я для него далеко. При желании за два выходных могу организовать встречу с Сашей. Самолетами туда-назад.

Определили меня командиром взвода в мотострелецкий полк. До столицы острова — час езды по шоссе. А рядом — сопки и казармы на них. Командир роты, бесперспективный капитан, появляется за неделю до зарплаты, наводит порядок и снова исчезает в запой. Из взводных я единственный кадровый, профессионал. И пришлось заниматься как взводом, так и ротой в полном объеме. Основным методом воспитания пришлось избрать принуждение, похожее на террор. Для успеха дела перетряс сержантский состав и создал руководящий оперативный отряд, способный держать роту в управляемом состоянии. Такому в Институте не учили… Но без этого полученные знания-навыки бесполезны. Солдатики роты через полгода уходят на дембель, и мечтают сделать из юного лейтенанта доброго всепрощающего братика. Два месяца пахал денно и нощно, забыв о Вселенной, Амаравелле, сказках и снах.

Осенняя проверка дивизии штабом военного округа — вне графика, неожиданная. Тестировали все: боевую готовность с подъема по тревоге, умение владеть боевой техникой и оружием, даже навыки работы с топографической картой. Дивизия едва вытянула тройку. Мой взвод, — единственный, — каким-то образом заработал отличную оценку. Комиссия усомнилась и занялась проверкой подготовки командира взвода. После чего высший балл утвердили. Что подняло и рейтинг полка.

Тут и началось… Раскрылся веер предложений! Командир полка уходил на материк начальником штаба дивизии и позвал с собой, гарантируя должность комроты. Мне предстояло командовать однокурсниками и закончившими родной Институт ранее, в приморской незаменяемой тайге. Отказался без раздумий. «А если роту в прежнем полку, примешь?» — спросили меня. Я задумался. Комиссар дивизии не менее убедителен: «Соглашайся на комиссара роты с условием выдвижения через год на комиссара батальона». Переквалификация! — но оно стоило того. Да я оформлю пространство роты с ее Красной комнатой так, что она станет аппетитнейшей в округе конфеткой! А начальник дивизионной контрразведки нарисовал перспективу романтической карьеры в его ведомстве с поступления в разведшколу и до… Особо привлекательно!