Расселл Джонс - Люди с того края. Вторая книга дилогии

Через пару лет нашей дружбы Финн, наконец, задал свой заветный вопрос. «Как же так – ведь роботы не могут причинить вред человеку! Не должны. Как же они будут нас защищать?»

А услышав мой ответ, долго ни о чём не спрашивал.

Я тогда сказала: «Всё дело в том, кого считать человеком».

Передовую робототехнику разрабатывали армейские корпорации. «Протектор-3000» первоначально был военным, как и защитные системы.

Профессор Бергсон рассказывал, что это было совсем не сложно – после того, как искинов научили различать разные состояния людей. Всего лишь пара дополнительных параметров, которые ничем не отличаются от медицинских показателей типа температуры. Или сна. Или смерти. С защитой тренировочных лагерей получилось ещё проще: достаточно запомнить всех колонистов. Не колонисты – это угроза. И прочие параметры, включая возраст или состояние здоровья, теряют смысл. Даже содействие Системы Информационной Безопасности не нужно, потому что принадлежность к тренировочному лагерю не меняется, как индексы социальной стабильности или педагогических способностей. Либо ты свой – либо нет.

«Всё дело в том, кого считать человеком», – это была моя интерпретация объяснения. Более литературная – и честная.

Вот и теперь я пристально посмотрела на Финна. Он вздохнул и отвернулся. Он помнил мой старый ответ. И понимал, что я могу лишь повторить его. И весь следующий отрезок пути мы молчали.

А мне опять стало стыдно перед ним. Но я не могла открыть ему всей правды – ни тогда, ни сейчас. Как и другие софтинженеры, я подписывала договор о неразглашении. Но и без договора было понятно, что не стоит сообщать обо всём – особенно о том, что остаётся неясным даже для профессора Бергсона.

Ни он, ни его коллеги не могли бы сказать с полной определённостью, действует или нет секретный протокол приоритетности приказов. Должен, если мы по-прежнему живы. Но вдруг у этого другие причины?

Секретный протокол приоритетности приказов был загружен во всю технику Первой волны, без исключения, от наземных климатических станций до протов. Он должен был автоматически дублироваться при любом копировании и сохраняться неизменным, каким бы модификациям не подвергалась программа. О нём не знали не только пассажиры: никто из команды вахтовиков Проекта не обладал допуском к этому протоколу. У нас информировали только узких специалистов, ну, и руководство оставалось в курсе.

У протокола ПП была одна задача: едва на орбиту планеты выйдут корабли Второй волны, сделать вновь прибывших реальными хозяевами положения. Как бы ни были настроены вахтовики или потомки колонистов Первой волны.

Правда, рассчитан этот протокол был максимум на пятьдесят лет автономности. Не на сто двадцать. Но сто двадцать – это общее время! Пока что оставалось непонятным, сколько именно длилось автономное развитие искинов у Новой Йокогамы. Специалисты, приписанные к кораблям Первой волны, должны были просыпаться по очереди каждые три года – или в случае ЧП. Но тоннельник пропал, и не было возможности узнать, когда они прекратили следить за Проектом. Поэтому последней активацией человеческих наблюдателей считали время отправки сообщения к передатчику у Нового Сиднея, а это произошло через сорок два земных года после того, как тоннельник номер шесть вышел у Новой Йокогамы. Сто двадцать один минус сорок два, итого – семьдесят девять лет гипотетической автономности. Было от чего волноваться!

Конечно, всегда оставался риск, что колонисты или их дети попробуют влезть в программу. Вахтовикам было запрещено вступать с ними в прямой контакт, но: «На другом краю галактики на запреты лучше не рассчитывать», – шутил профессор Бергсон. У Первой волны не было оборудования для развёртывания пищепрома, поэтому инкубаторные ячейки оставались замороженными. Зато им обеспечили старт сельского хозяйства и традиционной репродукции. «Так что выжить-то бы им было нетрудно, а вот овладеть знаниями, достаточными для перепрограммирования искусственных интеллектов…» На этом месте профессор выразительно замолкал. Понятно, что всего, чего бы смогли добиться одичавшие, это поломать оборудование и остановить терраформинг планеты. Защита от дурака никогда не бывает идеальной!

Но законченный терраформинг – если судить по доступным областям планеты – и деградация потомков Первой волны подтверждали: никто в программы не лазил. Протокол приоритетности приказов в порядке. Система противометеоритной обороны – самая мощная и разрушительная часть арсенала – не реагировала ни на корабли, ни на разведдроны. Собственно, поэтому и было принято решение о высадке и основании Нётеры. «Изменений много, но суть неизменна». Единственный случаи гибели людей был связан с протами. Да и не погибла Патрисия Янг – пропала без вести…

«А мы ведь даже не знаем, – размышляла я, пока мы шли по тропинке в надвигающихся сумерках, – насколько в программных алгоритмах эволюционировавшей системы сохранился земной способ различать людей! Как мутировавшая система вообще нас различает? Может, теперь она опирается на новые параметры, которые нам в принципе недоступны?» На «Альбейне» Бергсон постарался загрузить меня по полной. Его не отпускали, поэтому я должна была стать его «руками и головой».

И наконец-то я могу! Звериная тропа, как и предупреждала карта, сворачивала к западу, и нам пришлось продираться сквозь сухостой. Но я не чувствовала усталости и даже обогнала Финна. Я перестала бояться, что подверну ногу. Или что аномалия среагирует на людей. Когда в лучах заходящего солнца показалась наша цель, я буквально задохнулась от счастья. Можно было больше не думать о том, что «может быть» – и работать над тем, что есть.

Это был не столб, а скорее башня – усечённая шестиугольная пирамида со сглаженными гранями. Из-за вечернего солнца я не смогла определить цвет, отложив это на завтра. Мне хватало того, что я была рядом. Дошла!

«Надо будет расставить датчики по периметру, как учил Саид. Но сначала определить этот периметр. А это только при дневном свете. То есть поесть и выспаться, а утром, со свежей головой, постараться собрать данные. За день. И отправить ему. Отправить всем…»

Дальше я подумать не успела.

Раздвигая высокую траву, из-за башни вышла молодая женщина. Её молочно-белая кожа словно светилось в сгущающейся темноте, и лишь распущенные платиновые волосы прикрывали тело. Оно было скорее подростковым, с тонкой талией и длинными гладкими ногами, а вот грудь была как у зрелой женщины. Как у зрелой женщины после корректирующих косметических операций. Таким же пугающе идеальным было её детское лицо с приоткрытыми пухлыми губами, огромными серыми глазами и вздёрнутым носиком.