Алекс Норк - День святого Нормана Грея

— Ты полагаешь, детка, эта пакость имеет в себе компьютерное устройство?

— Его элементную базу, правильнее сказать.

— Давай вернемся к губке, — вмешался Грей. — Ведь всякое животное имеет нервную систему, причем некую ее центральную часть, руководящую жизненным процессом.

— Мозг или его подобие, ты имеешь в виду?

— Да.

— Никакой нервной системы, а тем более мозга.

— Прости, дорогая, но как в таком случае эта губка, — Президент стал подыскивать слово…

— Знает, что ей делать?

— Ага.

— Я бы сказала, что наука еще не избавилась от вульгарного материализма. Почему программа действий не может существовать независимо от объекта?

— Ну, детка, это Платон какой-то, первичность идей над материей.

— Во-первых, и Аристотель считал материю инертной, а форму — носителем смысла, а во-вторых, причем здесь первичность? Хотя я не верю в эту придурошную теорию большого взрыва, но даже пусть так, все равно вселенная существует слишком давно. Слишком давно, чтобы не выработать средства хранения информации. Природа не идиотка, чтоб каждый раз заново придумывать одни и те же процессы и формы. Она просто не может быть так нерационально устроена. И этим вообще снимается значение проблемы первичности.

Президент сморщил лоб, потом нос.

— Если соединить твою теорию с мыслью Нормана, что потенциальное в конечном счете реализуемо, получается, что курица возникла вместе с яйцом, то есть с идеей о себе.

— А это уже Гегель, — подсказал Грей.

— Точно! Ребята, мы не придумали ничего нового, займемся, поэтому, текущими мероприятиями.

Блестящий подвижный металл в конце причала превратился уже в огромную массу, и было видно, как она в быстром темпе добирает в себя остатки. Меж тем, стройный эсминец, погасив скорость, входил в бухту, устанавливаясь почти напротив противника.

Президент поправил китель, надел фуражку и потребовал связь.

— Капитан, у вас право выбора: зеленый попугай на грудь или зеленый бамбук, но в задницу… Первое предпочтительней? Мне тоже отчего-то так кажется. Приступайте.

Эсминец начал выравниваться и через полминуты встал на одну линию с целью. Его носовые орудия плавно сдвинулись вниз и посмотрели прямо на них. Первая леди встала за спину мужа, потянув за собою Грея.

— Если что, ты ведь не оставишь меня долго вдовой?

За естественной защитой было спокойней, но Первая леди все же спросила:

— Брук, может быть, лучше договориться с этой фиговиной?

— Ты пойдешь договариваться?

А Грей увидел, что серебристая масса закончила свой процесс, и будто, он не успел рассмотреть, она приподнялась вверх на выпущенных внизу опорах.

Столб воды взлетел в воздух!

Первый пристрелочный бронебойный угодил рядом с причалом.

— Уже неплохо, — прокомментировал Президент.

Второй, третий… рваные впадины появились на серебристом теле…

Артиллеристы, поймав мишень, заработали быстро и с удовольствием — куски светлого металла полетели в воздух…

Первая леди зааплодировала:

— Будешь знать, гадюка, как убивать людей!

А Президент коротко проговорил по связи:

— Хвалю!

Еще через двадцать секунд остался лишь голый с выбоинами причал.

Президент повернулся и поманил обер-полицейского.

— Надо пустить водолазов, чтобы нашли труп профессора. Если родственники согласятся, похороним его с честью у нас. И пусть захватят кусок металла для лабораторных исследований.

Решено было возвращаться в резиденцию на лимузине Первой леди, которой следовало срочно подумать, каким должен быть праздничный обед. Грей попросился остаться здесь ненадолго, чтобы хоть как-то морально участвовать в траурной процедуре.

Оказалось, что у случившегося полно свидетелей, которые вывалили теперь на набережную и заняли ее всю, кроме причала и пространства между диспетчерской вышкой и причалом, огражденного полицейским оцеплением.

Все пело и танцевало, исполнивший государственную задачу эсминец, поощряя себя гудками, грациозно поворачивался на месте, а ласковая беззаботность теплого морского воздуха отказывалась признавать смерть и даже простую печаль. Норману вдруг показалась вполне понятной безудержная тяга людей в старые времена к таким вот сказочным экваториальным островам — ведь в сказке плохое не происходит по-настоящему.

Он медленно пошел по причалу.

Теперь стало ясно, как он остался жив тогда, на палубе с лужами крови и тремя трупами, на той самой стороне, которая предыдущей ночью подвергалась огненной бомбардировке: зараза еще не распространилась на всю яхту, а он, от страшного зрелища, очень быстро проскочил в рубку. Потом выбрался с ракетницей на другую сторону. Ну да, и оставался на ней до подхода корабля.

Яхта с выбросами, теперь уже ясно, тяжелых металлов. Двести тонн железа, впитавшие в себя всего-то каких-нибудь две или три тонны другого вещества. Однако вот на тонну обычного чугуна добавляют всего двести граммов бария — не самого, кстати сказать, могучего из группы «редких» — и хрупкий чугун приобретает прочность, которую не может взять ни одно стальное сверло. Две сотые процента кардинально меняют свойства. А тут добавка получилась больше раз в сто. Причем сложная по составу… И все равно, что такое два-три процента?.. Но человек ведь тоже на восемьдесят процентов состоит из тривиальной воды, которая всюду. Если еще выбросить кальциевую составляющую костного материала, что там останется?.. Да, останется сам человек, отношение активного материала к пассивному у него так же крайне ничтожно. Одна только кровь — фантастический физический мир, где все основное происходит в полном противоречии с классическими законами гидродинамики.

Здесь, у конца причала, уже суетился обер-полицейский и двое смуглых мускулистых парней налаживали подводное снаряжение.

Чайка вдруг повисла совсем низко над ними и оправила потребность, чуть не попав на башмак толстяка. Тот поднял голову и погрозил ей пальцем.

Водолазы уселись на край и стали натягивать ласты.

Несколько человек в военной форме просто стояли рядом, и один из них произнес товарищам:

— Видели, как у чучелы отрасли маленькие ноги?

Кто-то ответил, что их было даже много.

Грей неожиданно почувствовал беспокойство, словно что-то внутри воспротивилось происходящему, но не умело сказать.

Он сделал шаг к водолазам:

— Вы там все-таки поосторожней. И не задерживайтесь на глубине.

Оба улыбнулись ему той ослепительной белизной, которой никогда не добьются ни одни зубные пасты в мире, и стали натягивать маски.

— Э, послушайте, — он посмотрел в круглое лицо полицейского…

Тот любезно застыл с выжидательным выражением.

Два всплеска все изменили, и в сознании мелькнуло, что нехорошо сеять панику.