Алекс Норк - День святого Нормана Грея

Первая леди весело рассмеялась:

— Брук, а, макакин сын!

Итальянец остолбенел, но Президент смотрел на него с таким ласково-приглашающим выражением, что не оставалось другого.

В процессе чужестранной речи внимательно слушавший Президент два раза кивнул, а дослушав, поблагодарил:

— Спасибо, вот теперь понял.

И начал ответ по существу:

— Россия не раз спасала мир от голода, холода и эпидемий. Она все брала на себя. Поэтому мне не очень приятны, сеньор, ваши эскапады в адрес этого дружественного нам государства, любезно предложившего место в ракете для нашего космонавта за сто миллионов долларов. Тем более странно, сеньор, было услышать от поборника демократических принципов призывы вмешаться в независимый судебный процесс. Но совсем странно, — Брук взглянул на журналиста с выражением: «не ожидал», — выглядит ваша досада на то, что дела у нас идут быстрым ходом. Да, действительно, Грандайленд развивается очень быстро. Валовый национальный продукт вырос за прошедший год в полтора раза, жизненный уровень — почти вдвое, не считая выплат по социальным статьям расходов, пенсии увеличились…

Первая леди встала из кресла:

— Это надолго, я схожу переоденусь. На праздник очень скоро съедутся гости.

— Сегодня праздник?

— Ты забыл? День святого Нормана Грея!

Брук коснулся образования и здравоохранения, рассказал об успешно решаемых задачах водо— и электроснабжения.

Норман прогулялся к тележке и плеснул себе еще, действительно, превосходного виски.

Профессионализм или гнусность поведения Брука состояла в том, что он все время придерживал взглядом итальянского журналиста, и тот вынужден был вежливо подставлять уши под сыпавшуюся лапшу. Собственно говоря, из него делали дурака у него же на глазах.

Но и тот «не был промах».

Скорбь на добром лице пожилого мэтра мировой журналистики выражалась не за себя. Можно было легко поверить, что после долгих разочаровывающих скитаний в поисках истинной демократии последние надежды этого человека связались с Грандайлендом и его Президентом, что итальянец рассчитывал, наконец, найти отдохновение демократической тоске в этих местах. И, на тебе! Кто б мог подумать?! Сеньор Скьюза, не скрывая, переживал.

Ехидный Брук, в ответ, выразил надежду, что журналистская знаменитость отойдет, наконец, от пессимистических взглядов на мир, отразив, в очередной своей книге, выдающиеся достижения Грандайленда.

Однако окончательно Брук не отделался, какая-то мужеподобная девица или — Норман вполне не понял — от журнала «Independent Transversals» потребовала Президента к ответу:

— Генеральный прокурор дал всем понять, что в вашей стране преследуется проституция. Как можно согласовать демократические принципы с запретом распоряжаться своим собственным телом?

Норман никогда не знал ответов на подобные глупости, но Брук, похоже, их знал.

— В любой стране есть основной закон, мэм, возможно вы даже слышали, он называется конституцией. А первая статья нашей конституции гласит: «Высшей государственной ценностью является жизнь и здоровье граждан Грандайленда». Другими словами, мы так ценим своих людей, что их тела в прямом смысле слова являются национальным достоянием и драгоценной государственной принадлежностью. Это налагает обязанности, леди и джентльмены. Нельзя как попало обращаться со своим телом. — Лицо Президента стало суровым. — Я уже говорил с трибуны ООН: Международное общество по правам человека должно уважать национальные особенности. — Голос приобрел угрожающее звучание: — Мы не позволим покупать наших девушек по мизерным ценам! Мы, невзирая, накажем тех, кто, ради легкомысленной белой моды, обрезает себе хвосты и этим девальвирует национальные ценности! Грандайленд должен и будет служить миру примером морали, нравственности, возвышенного времяпрепровождения и патриотичной патриархальности!

Последние слова произвели впечатление даже на красотку-ведущую, на секунду ее глаза сошлись у переносицы.

Среди журналистской братии, разумеется, оказался японец:

— Не могли бы вы, господин Президент, объяснить, о каком сотрудничестве с Соединенным Штатами в области добычи полезных ископаемых постоянно, но лишь намеками, говорят в Белом доме?

Тут Брук почему-то задумался.

— Добываем… полезно для обеих сторон. — Он снисходительно посмотрел на японца. — Ну, кто же станет сотрудничать, добывая бесполезные ископаемые.

Вылез «Playboy» и спросил об отношении Президента к сексу.

— Семья! Вот что я вам скажу, леди и джентльмены. — Его левая рука, подтверждая удовольствие и здоровость этого дела, провела боксерский крюк в воздухе. — Семья!

Правой руки не было видно, а на лице ведущей возникло вдруг выражение, словно во рту у нее оказалась вкусная, но слишком большая конфета.

И Норман услышал за собой голос Первой леди:

— Вот гад бесхвостый, за ляжки ее щупает.

Леди была в открытом в талию белом платье на бретельках с чуть расклешенной юбкой.

Норман залюбовался этим сочетанием белого с темной животной грацией.

— Так простенько, что ясное дело — Париж.

— Ты угадал. И знаешь, переоденься во что-нибудь менее строгое.

Комната величиной с большой гостиничный номер, находилась на втором этаже. Не было времени рассмотреть ее изысканную отделку, потому что мажордом очень вежливо просил поспешить. Его отглаженная одежда была вывешена в стенном шкафу, и Грей выбрал тоже белый костюм с блестящей фиолетовой рубашкой и галстуком. И даже понравился себе в зеркале.

Но черт его дернул подойти к окну.

Окно приходилось на боковую часть здания, туда именно, где гулял слон.

Они вдруг встретились глазами, и необъятный гигант сразу же поспешил приблизиться.

Лучше было несколько отступить от окна.

И правильно, почувствовался толчок в стену и фантастическая морда, во все стекло, глянула внутрь. Ясно, что тварь встала на задние ноги.

— Ты, подлец, чего делаешь, а?! — уже почти от дверей гневно произнес Норман.

Слон, пяля на него глазищи в два кулака, толкнул внутрь фрамугу и проник хоботом в комнату.

— Кончай безобразничать!

Хобот вытянулся и сделал верхней и нижней частью движение, как человек сведенными пальцами. Затем призывно вздохнул.

Тут Норман заметил то, что заметил слон: большую вазу с фруктами на недостижимом для хобота расстоянии.

Подумалось — невежливо все-таки не угостить.

Тем более, черт его знает, еще окно разнесет.

Большая желтая груша взялась хоботом, ушла наружу и… хоп, улетела в пасть, вполне проходимую и для человеческого тела.

Хобот тут же объявился на прежнем месте.

— Милый, ты хоть бы жевал.

Верхнее и нижнее окончания хобота опять просительно сошлись друг с другом.