Нил Стивенсон - Интерфейс

– Меня зовут Эрл Стронг. И этот бизнес ничуть не бесчестнее любого другого.

– Ооо, Эрвин Дадли Стренг решил прочитать мне лекцию о честности, – сказала Элеанор. – Я знаю, вы уверены, что все черные – бесчестны. Ну что ж, я совершила одну-единственную бесчестную вещь в жизни – убедила себя, что для меня найдется место в белом обществе.

– Ну вот! – сказала Стронг, снова обращаясь к толпе. – Пораженчество, разрушающее нашу экономику! Охваченные им представители меньшинств начинают считать, что могут преуспеть только в условиях позитивной дискриминации! Это классический пример проблемы целеполагания, которая не позволяет черным людям добиваться успеха даже в отсутствии каких-либо реальных препятствий.

– У меня нет машины, – сказала Элеанор. – Это реальное препятствие. У меня нет работы. Мой муж мертв. Сколько еще препятствий мне нужно?

– Нисколько, – сказал Стронг. – Этих достаточно. А теперь почему бы вам не заткнуться?

– Я не заткнусь, потому что прямо сейчас выставляю вас дураком на всех телевизорах, а у вас не хватает ни мозгов, ни яиц, чтобы меня остановить.

Покупатели издали оглушительный ликующий вопль.

Стронг рассмеялся.

– Леди, я представляю политическое течение, гораздо более могущественное, чем вы можете представить. И вы неспособны выставить меня дураком ни по телевизору, ни в этом молле. Вы меня всего лишь раздражаете.

– Я знаю, что вы так думаете. С тех пор, как вы налепили себе на лицо этот блин, вы вообразили себя второй инкарнацией Рональда Рейгана. Вы думаете, что сделаны из тефлона. Ну так вот, чтобы стать Рональдом Рейганом, недостаточно синтетической улыбки и простенького умишки. Надо еще быть симпатичным. А вы сейчас не более симпатичны, чем когда явились к моей двери в 16:54 и принялись прокладывать кабели, как обученная обезьяна.

– А, так вот что это такое, – сказал он. – Это какая-то вендетта.

Стронг посмотрел на толпу, опять поворачиваясь к свету.

– Эта женщина так раздражена, потому что статические помехи мешают ей смотреть мыльные оперы посреди дня.

– Нет, – сказала Элеанор, поворачиваясь к толпе лицом. – Я раздражена, потому что моему сыну только что прострелили спину за использование таксофона. А Эрл Стронг, этот малолетний преступник с прической за пятьдесят баксов, стоит здесь весь такой красивый и говорит, что это произошло потому, что у меня нет ценностей. Ну так вот, я, может быть, и сплю в машине и питаюсь излишками государственных сырных запасов, но я по крайней мере не опускаюсь до того, чтобы стать политиком, который кормит голодных детей сладкой ложью.

– Я полная противоположность описанного вами сорта политиков, – сказал Эрл Стронг. – Я за народ. Я популист.

– Популист? Для вас популист – это популярная личность, вроде королевы бала. Для меня же популист – это тот, кто служит населению. И единственное, что вы когда-либо для населения делали – это являлись с опозданием, сверлили дырки в стенах и вручали длиннющий счет. И я предсказываю, что именно этим вы и собираетесь заняться в Сенате.

Собравшиеся вокруг покупательницы, которые уже превосходили сторонников Стронга числом, подняли пронзительный радостный визг. Они шуршали своими сумками, размахивали кулаками и громко топали стильными туфлями.

На верхних этажах старого представительства «Кадиллак» было полно пустых кабинетов. Когда проект СОР набрал ход, Аарон потребовал выделить место для калифорнийского филиала компании «Грин Байофизикл Ассошиэйтс». Огл пожал плечами и предложил подняться наверх и застолбить участок. Аарон выбрал кабинет на третьем этаже. Насколько он мог судить, во всем здании он был один, если не считать самого Огла, что было несколько странно для решающей фазы электорального цикла.

Но он был здесь далеко не первым. Здание несло на себе черты изношенности, характерные для станций подземки, с углублениями, вытертыми в ступеньках и порогах. Каждый раз, проходя сквозь двери, Аарон сквозь подошвы своих теннисных туфель ощущал едва заметную вмятину в полу, отпечатавшуюся в нескольких слоях линолеума серией концентрических овалов, похожих на линии на топографической карте.

Кабинеты были меблированы старыми стальными столами и стульями, неубедительно прикидывавшимися деревянными, а стены практически целиком покрывали, как обои, цветастыми постеры и стикерами для бамперов. Толстенные многожильные телефонные кабели свисали из грубо пробитых в штукатурке дыр. Огл как раз занимался компьютеризацией проекта, покупая большие и мощные рабочие станции «Каликс» у «Пасифик Нетвеа», и пробоины в стенах пришлись как раз кстати. Ящики вносились в офис, кабели извлекались из них и сразу же пропихивались в отверстия. Они выползали из стен других кабинетов и подключались к компьютерам.

Аарон мог опознать едва ли десять процентов кандидатов, прославляемых стикерами и постерами, покрывавшими стены, потолки, двери и даже туалеты. Большая их часть баллотировалась в сенаторы и губернаторы штатов, о которых он ничего не знал. Многие были вообще из других стран. Некоторые постеры были напечатаны кириллицей и другими алфавитами, которых он не то что прочитать, но и опознать был не способен.

Жизнь Аарона в проекте СОР была беспокойной, но комфортной. Он бросил притворяться серьезным бизнесменом, вернулся к амплуа разработчика и был изумлен, насколько счастливее себя почувствовал. Это было его естественное состояние. Он встречался с людьми из «Пасифик Нетвеа» – как здесь, в Окленде, так и в округе Марин, чтобы определить круг проблем, над которыми предстояло работать. Он улетал в Бостон и решал эти проблемы со своими партнерами, затем летел назад и цикл начинался сначала. Свой приличный костюм он бросил в Бостоне в первую же поездку и вернулся в Окленд ночным рейсом с сумкой, набитой футболками и фланелевыми рубашками. Он ночевал на полу своего нового кабинета в Окленде, питался пиццей и был счастлив.

То и дело в пустых коридорах и на лестничных клетках он сталкивался с какими-то людьми, переносящими пачки бумаги или видеокассеты из одного кабинета в другой. Редко кого он встречал хотя бы дважды. Ни с кем он не познакомился достаточно близко, чтобы сказать при встрече «привет». Казалось, на Огла работало множество людей, но никто из них не задерживался в одном месте подолгу. Поэтому Аарон был несколько поражен, когда однажды вечером Огл просунул голову в дверь и сказал:

– Хотите охренеть?

– От чего? – спросил Аарон.

– От первой женщины – президента Соединенных Штатов, – сказал Огл.

– Я не знал, что выборы уже состоялись.

– Помяните мое слово. Готов поставить на нее деньги, – сказал Огл. – Идемте же.