Вячеслав Рыбаков - Наш городок (Файл №224)

— Что вы имеете в виду? — заинтересова­лась Скалли.

— Как, вы не в курсе? Незадолго до ис­чезновения он вздумал судиться с собственным департаментом потому, что, видите ли, конвейер идет слишком быстро и у него от мелькания болит голова. Явление-то известное, называет­ся гипноз конвейера... Хотя так, как он рас­писывал симптомы, слушать было просто смешно. Ни у кого, кроме бедненького, несчастненького Джорджа таких жутких недомоганий не слу­чалось никогда. А он просто замучил нашего врача, мистера Рэндолфа... а потом подал в суд на собственных работодателей. Нормаль­ный это человек?

— Ну и что случилось с его делом?

— Конечно, он не получил никакой ком­пенсации. Скорость конвейера установлена законодательно. Не можешь работать — не ра­ботай, вот и все. Он и сбежал... Вот, мы пришли.

Он открыл перед агентами еще одну дверь.

Здесь запах размолоченной плоти был сто­крат сильнее. Даже у Молдера на лбу проступил пот.

— Здесь у нас мясорубка для кур.

И Скалли, и Молдер уже поняли это. В большом помещении царствовал громадный чан, размером с небольшой бассейн, жуткое содержимое которого — коричневую, почти однородную густую жижу с невразумитель­ными сгустками — перемешивали несколь­ко механических лап. Над чаном, выдавли­вая в него все новые порции отвратительного месива, гудела открытая сверху воронкообраз­ная мясорубка с диаметром раструба не менее пары ярдов; в мясорубке мерно, время от вре­мени отвратительно хрустя костями, враща­лось несколько длинных спиралевидных вин­тов-дробилок. Почти под потолком шустро текла лента подачи, нескончаемо вываливая в приемный раструб мясорубки сырье.

— Здесь перемалывают в однородную пи­тательную массу кости, перья, кишки. Все, что остается от птиц после разделки, идет сюда. Нич­то не пропадает. Этим мы кормим цыплят.

— То есть куры едят кур?

— Ну конечно.

— Не слишком-то аппетитно.

— Зато практично, — улыбнулся Харолд. Шериф опять оскалился, по-прежнему держась чуть позади. Молдеру вдруг пришло в голову, что он не сопровождает их, а конвои­рует. — И чрезвычайно питательно. Вместо того чтобы закупать зерно...

— А вы говорите курам, что они едят сво­их собратьев? — спросил Молдер.

Инженер расхохотался, поглядев на Молдера с уважением и симпатией. Видимо, слова агента он воспринял как действительно очень удачную шутку.

— В каждом курином ресторане на столиках стоят таблички: куриная диета, — ответил он.

— Понятно, — пробормотал Молдер, по­косившись на Скалли. Той явно делалось худо здесь, надо было торопиться на воздух. Насто­ящий воздух.

— Вот к этому приспособлению, — инже­нер показал на мясорубку сызнова, — были основные претензии Кернса. Он целую науку тут придумал: мол, кишечные бактерии, кото­рые живут в утробах всех кур предыдущего поколения, плодятся в нашей питательной мас­се, и, когда та идет в пищу следующему поко­лению, оно получает убойные дозы этих бак­терий. Теория логичная, как всякая теория, которую выдвигает дилетант, — но на деле не происходило ничего подобного. Во всем мире мало-помалу устанавливается практика ис­пользования подобных отходов для вторич­ной пищевой переработки. Во всех сферах. И в птицеводстве, и, скажем, применительно к крупному скоту... — он поглядел на часы. Оттопырив нижнюю губу, озабоченно качнул головой. — Простите, мне пора. Моя смена начинается. Очень приятно было познакомить­ся с вами...

Он улыбнулся — холодные глаза, холод­ные! — и пошел к выходу из помещения. Молдер облегченно вздохнул, глянул на Скал­ли — как она, держится? или уже совсем сомлела в этом замкнутом пространстве? В воздухе его, казалось, так и плавали, словно планктон в океане, мельчайшие частицы раз­молотых, полных всевозможными бактерия­ми кишок. Молдер озабоченно думал о Скал­ли, Скалли натужно старалась не смотреть на жижу, и потому отчаянный крик из коридора, куда только что вышел инженер, прозвучал для них совершенно неожиданно.

Дверь из коридора открылась снова, и в нее, пятясь, спиной вперед, вломился какой-то невнятный человеческий ком. Лишь через мгновение оторопевший Молдер понял: ка­кая-то женщина, схватив инженера сзади, дер­жит у самого его горла небольшой, но вполне зловещий с виду, основательно испачканный в крови нож и тянет, тянет Харолда к мясорубке. Лицо инженера было совершенно бе­лым, он даже не пытался сопротивляться.

Из коридора глядели уже десятки пере­пуганных насмерть глаз.

Пистолет словно бы сам собой прыгнул ше­рифу в руку.

Но стрелять было нельзя. Женщина, кидая звериные взгляды вправо-влево, уже заслони­лась от шерифа Харолдом. В ее остекленев­ших глазах плескалось и пенилось безумие.

Скалли отреагировала быстрее всех. Даже не пытаясь применить оружие, она протянула к женщине пустые руки и медленно, мелки­ми шагами пошла ей навстречу, негромко и ровно приговаривая:

— Спокойнее... спокойнее, мисс... Только не делайте, пожалуйста, ему ничего плохого. Расскажите нам, чего вы хотите. Мы все обго­ворим. Все обговорим.

Женщина немного повернулась, чтобы видеть мягко приближающуюся к ней Скалли. На лице ее отразилось мучительное сомнение, и рука с ножом, это не укрылось от Молдера, потеряла судорожную твердость и слегка задрожала. На миг Молдеру показалось, что все обойдется.

Женщина, волоча инженера буквально на себе, сделала к мясорубке еще шаг.

— Не нужно волноваться, — мало-помалу подбираясь к ней все ближе, твердила Скалли. — Мы не хотим, чтобы кто-то пострадал. Мы не хотим, чтобы пострадали вы. Мы все обсудим. Уберите, пожалуйста, нож.

Взгляд женщины становился нормальным — растерянным, испуганным, страдальческим — но нормальным. Она глядела на Скалли даже с какой-то надеждой. Сейчас она его от­пустит, понял Молдер. Руки женщины нача­ли опускаться — и та, что держала нож, и та, что держала шерифа за глотку. Инженер, со­гнувшись, зайцем прыгнул от нее подальше. И в этот момент ударил по ушам выстрел. Шериф, к которому женщина теперь стояла почти спиной, нажал на курок.

Пуля, словно удар могучего кулака, швыр­нула женщину прямо на борт чана. С коротким воплем, выбитым из нее, как пыль из ков­ра, женщина опрокинулась на этот борт, потом медленно, словно бы немного картинно пере­вернулась — мелькнули нелепо и бессильно задранные стройные голые ноги. Жижа хлюп­нула густо и жирно. Она была такой плотной, такой наваристой, что тело женщины, прежде чем начать медленно погружаться, несколько мгновений почти лежало на отвратительном, рыхлом ложе. И за все это время никто не попытался прийти ей на помощь. Наверное, от полного ошеломления. Во всяком случае, о себе Молдер мог сказать это наверняка.

Впрочем, как выяснилось вскоре, помочь ей было все равно уже нельзя.