Галина Тер-Микаэлян - На руинах

«Если он сегодня не предложит мне, то тогда… А что — тогда? Тогда ничего не изменится, все будет по-прежнему, я ведь не могу насильно отвести его в ЗАГС».

Теплые ладони легли ей на плечи, Тина ахнула, потом рассмеялась.

— Подкрадываешься, как ниндзя? Леонид, ты меня заикой когда-нибудь сделаешь.

— Извини, я думал, ты слышишь, — он ласково провел рукой по ее щеке, — сейчас мне позвонил Никита Михайлович, через час он будет здесь.

— Папа? Так рано? Но что случилось?

На миг у нее мелькнула нелепая мысль, что Самсонов решил пригласить отца, чтобы в его присутствии сделать ей предложение, но он лишь пожал плечами.

— Не знаю, приедет — скажет. Пойдем, пока позавтракаем.

Из окна особняка можно было видеть аккуратно заасфальтированную неширокую полосу, тянувшуюся к дому от магистрального шоссе. Она огибала сплошную железную стену, которой был обнесен особняк, и упиралась прямо в раздвижные ворота, снабженные аппаратурой специального наблюдения. Когда черная «волга», объехав ограду, замерла рядом с массивными створками, они бесшумно раздвинулись, пропустив машину внутрь, и тут же вновь сомкнулись.

Авдиенко торопливо прошел в кабинет хозяина, где Тина накрыла на стол, тяжело опустился в кресло и подождал, пока сядут его дочь и Самсонов.

— Час назад, — негромко сказал он, — по распоряжению прокурора Баяндина арестован Володин, мне только что сообщили, что в его офисе работает следственная группа, готовится распоряжение о закрытии всех торговых точек и предприятий общепита, принадлежащих его кооперативу.

Откинувшись назад в кресле, Самсонов прищурил глаза.

— С самого начала, пожалуйста, и во всех подробностях — все, что вам известно, — попросил он.

— В прокуратуре стало известно, что двадцатого Тихомиров был арестован в Москве, и начато расследование, — сказал подполковник.

— Арестован? — изумился его собеседник. — Откуда такие сведения?

— Не нужно со мной хитрить, Леонид Аркадьевич, вы получили телеграмму из Москвы еще двадцатого днем, а вся важная информация, которая поступает через открытую связь…

В ответ Самсонов лишь пожал плечами и возвел глаза к небу.

— Короткая и не совсем ясная телеграмма — с какой стати делать подобные выводы? Я дал распоряжение своим людям выяснить, где находится Тихомиров, но пока никаких результатов. По моим каналам, во всяком случае, информации об аресте в Москве не поступало, а каналы мои надежны, как вы знаете.

— Тем не менее, о нем до сих пор ничего неизвестно, это позволяет сделать определенные выводы. Вначале полагали, что арест связан с переворотом, но вот уже неделя, как все вроде бы успокоилось, демократия восторжествовала, а Тихомиров все сидит. Естественно, первая мысль появляется, что дано негласное указание поприжать предпринимателей на местах. Баяндин тут же сориентировался по курсу — решил самостоятельно выявить злоупотребления. Вчера кооператив Володина закупил у мясокомбината несколько тонн мясопродуктов для реализации через свою сеть, а буквально через час к ним явились представители прокуратуры и изъяли всю документацию. На мясокомбинате тоже работает комиссия. Как я понял, Баяндин решил заработать себе на этом политический капитал — завтра все изъятое у кооператива мясо будет передано в магазины города. На местном телевидении уже готовят передачу.

Тина даже ахнула.

— Как передачу?! А я тут сижу и…

— Подожди, — мягко остановил ее Самсонов, — помолчи пока, Тинуля, ладно? Только не обижайся, — он повернулся к подполковнику: — Да, это серьезно. Но почему вы не обратились к Гориславскому? Он ведь может надавить на Баяндина и на телевизионщиков.

Покачав головой, Авдиенко горько вздохнул.

— На Гориславского сейчас нельзя рассчитывать, — сказал он и немного съязвил: — Вам, возможно, даже известно, почему — вам ведь всегда все известно.

Усмехнувшись, Самсонов неопределенно хмыкнул.

— Да нет, только кое-что, — скоромно сказал он, — и если вы мне расскажете подробности, то не откажусь послушать. Раньше вы об этом тактично умалчивали, а я из скромности не спрашивал, но сейчас нам невредно будет сравнить наши данные.

Кивнув, подполковник начал рассказывать.

— Есть в городе одна такая девица — Зоя Парамонова. Мы с ней за несколько лет такого навидались, что дрожь берет! Мать ее без мужа родила, но нашелся хороший человек — взял ее с ребенком, даже усыновил девочку. Оба рабочие, так что росла девчонка в порядочной семье, о ней и заботились, и воспитывали, но только управы на нее не было. С двенадцати лет начала развратничать — сначала с парнями по подъездам обжималась, а потом подцепил ее один городской сутенер, некто Яков Родин по прозвищу Жак, и у них пошло-поехало.

Девчонка рослая, красивая до чертиков — отец, видно, татарин был или кавказский какой-нибудь — и начала мужиков цеплять, кто побогаче. Голову закрутит, проведет с ним время, а потом к нему сразу ее приятель сутенер и подкатывает — девочка-то, мол, малолетка, куда же ты, милый друг, смотрел? Тот со страху ему и отстегивает крупную сумму — понятно, что тут уж все карманы вывернешь, лишь бы не посадили. У нас, конечно, была обо всех их проделках информация, но что сделаешь, коли Зойка эта действительно несовершеннолетняя? Хотя у нее в ее годы ума и хитрости было — куда там взрослой бабе! Родители сами от нее стонали, а в школе только руками разводили — что мы можем сделать? Ну, исключим из пионеров, в комсомол не станем принимать — так ей на это плевать с высокого потолка. Прежде, конечно, всыпали бы этой школе по первое число, но ведь нынче же демократия! Директор у них тоже демократ оказался, сказал: «Она, конечно, пропускает иногда занятия и уроки дома не готовит, но память у нее прекрасная, так что двоек нет, и у нас она даже, скорее, числится четверочницей». Четверочница! А что после школы эта четверочница вытворяет, никому и дела нет!

Так вот, весной восемьдесят девятого попался этой Зойке на удочку Денис Гориславский, сын председателя исполкома. Парнишка неплохой, студент — учился тогда в Москве на последнем курсе и приехал к родителям на майские праздники. Взял отцовскую «волгу», чтобы двоих приятелей покатать. Не положено, конечно, но наши ребята председательскую машину знают и сквозь пальцы смотрят. Едут они, значит, на дачу, а тут Зойка на шоссе стоит — голосует. Девка она, я уже говорил, до жути красивая и вполне развитая — ей в то время еще шестнадцати не было, а смотрелась, как двадцатилетняя. Парни, конечно, ее в машину взяли, и вот тут она устроила целый спектакль. Сначала намекнула, что не прочь развлечь парнишек, отправилась с ними на дачу и там стала ломать комедию — сначала притворилась недотрогой, а когда немного выпила, то вроде бы поддалась на уговоры и всю ночь эту тройку развлекала. Заездила ребят так, что они с утра все в лежку лежали и глаз продрать не могли, а она у них потихоньку паспорта забрала, номер машины записала и удрала.