Бернард Маламуд - Милость Господа Бога

Пару недель тому назад Коун перенес жесточайшую простуду, он все еще хрипел и поэтому носил шерстяное пончо и шапку из водоотталкивающего меха. На плече он держал винчестер, который перевез вместе со множеством других вещей с «Ребекки», а теперь захватил зачем-то с собой. Может, просто потому, что запах металла и смазки был из прежней жизни. Большое ружье — не хотелось на время дальней прогулки оставлять его дома. Глупый атавистический страх. Странно, что даже Великое Опустошение не вытравило его из сознания.

На Бузе была великолепная широкополая шляпа из рисовой соломы, достойная головы венецианского гондольера. Больше никакой одежды на нем не было. Он пробовал носить коуновские свитера, но они были ему не по размеру. Подражая Коуну, он, как винчестер, по-военному нес весло.

Они прошли мили две и остановились возле плоской глыбы песчаника. Вдруг у Коуна от неожиданности перехватило дыхание: он чуть не наступил на жидковатую темную кляксу на земле.

Буз размахнулся веслом, но Коун удержал его.

— Что ты делаешь? Ты забрызгаешь себя и меня. Это оставил какой-то зверь.

— Что это?

— Экскремент животного.

— Говно?

— Примерно, хотя это и не научный термин. Впрочем, на этом острове все слова дозволены.

— Это горилла.

Коун не был уверен, что это горилла.

— Экскременты гориллы суше, волокнистее, и они трехслойные. А эти жидкие и без признаков волокнистости.

— Я и говорю, что это горилла. И по запаху — тоже.

— С какой стати Джордж забрался бы в такую даль?

— Он шпионит за нами.

— Чего вдруг?

— Потому что он шпион, а что еще делать шпионам? Он крадется за нами следом и слушает, о чем мы говорим.

— Кто бы это ни был, — сказал Коун, поеживаясь, — довольно об этом и давай вернемся домой.

— А что если это женщина?

Об этом Коун как-то не подумал.

Когда они подошли к берегу, они к своему удивлению и ужасу не обнаружили плота. Вдали на волнах покачивалось оранжевое пятнышко. Буз тут же пожалел, что оставил на плоту кулек сушеных фиг.

— Это была наша единственная надежда когда-нибудь покинуть остров, — смущенно пробормотал Коун. — Возможно, поблизости есть еще острова, скажем, обломки бывшего африканского континента. Инструментов у нас маловато и на сооружение мало-мальски пригодного плота уйдут месяцы. Как это могло случиться, не понимаю? Я велел тебе крепко привязать плот к пальме.

Буз признался, что не умеет делать крепких морских узлов.

— Мои пальцы не умеют завязывать узлов.

— Так почему же ты не сказал мне, что не умеешь?

— Ты бы стал бранить меня.

— Так уж тебе достается от меня!

— Я слышал, какими словами ты ругал гориллу.

— Причем тут горилла?

Но он не убедил Буза.

Они опять взяли на плечо: Коун винчестер, а Буз весло, и отправились домой.

Время от времени Коун останавливался, припадал на одно колено и тренировался в стрельбе. Буз немедленно прятался в кусты.

Они вернулись в пещеру, когда наступил уже вечер. Коун уселся в свою качалку, а Буз немедленно взобрался к нему на колени и потребовал очередной рассказ.

Коун заметил, что из всех историй самая интересная, скорее всего, та, которую им предстоит пережить самим.

Буз ответил, что эта история его мало интересует.

Коун просто так, из желания поговорить, сказал, что один философ, имя которого Ортега-и-Гассет, видел отличие человека от шимпанзе в том, что шимпанзе каждое утро просыпается с таким чувством, как будто никаких шимпанзе до него никогда не существовало.

Бузу Ортега не понравился.

— Я часто думаю о своей матери и вспоминаю доктора Бюндера.

— Бюндер не был обезьяной.

— Возможно, он раньше был обезьяной.

Коун спросил, как случилось, что Буз уцелел во время Великого Опустошения.

— Я спрятался в уборной.

— А почему Бюндер не взял тебя с собой?

Буз ответил не сразу.

— Он шепнул мне на ухо, что не хочет, чтобы я утонул в океане.

— И поэтому он оставил тебя одного на корабле, а сам сел в спасательную шлюпку?

Буз напомнил Коуну, что в конечном итоге выжил он, а не доктор Бюндер.

— И вообще, я благодарен ему за все, что он для меня сделал. Поэтому я хотел бы переименовать наш остров в остров доктора Уолтера Бюндера.

Коун идею не одобрил. Он предложил назвать его Островом Спасенных.

— Потому что наша главная цель — непременно выжить. Это одновременно протест против судьбы, уготованной нам Богом, и способ уподобиться ему.

— А зачем?

— Отец учил меня, что, борясь за выживание, мы делим с Богом Его труды по достижению Его Божественной цели.

— Я вижу единственный смысл жизни в том, чтобы получить как можно больше удовольствий, — сказал Буз, рассеянно теребя свой пенис.

Коун убрал его руку с органа.

— Оставь его в покое, пока не настанет подходящее время, чтобы воспользоваться им.

Буз ощетинился.

— Вместо того чтобы крутить мне руку, ты бы лучше рассказал мне о сексе.

Коун извинился за то, что сделал ему больно.

— Секс имеет прямое отношение к выживанию, не говоря уже об одном из величайших наслаждений, данных нам при Сотворении. Для того, чтобы секс был возможен, нужен представитель противоположного пола. Представители одного пола не могут вступать в сексуальные отношения. Это, разумеется, ограничивает возможности секса.

Бог молчал. Коун пытался выудить из него хоть какую-нибудь поддержку. Это представляло опасность: напоминая о себе, получишь либо поддержку, либо смертельный удар, запоздавший по Божественной забывчивости.

— Зачем Ему убивать меня? — рассуждал Коун. — Я единственный человек, оставшийся в живых. Какой Ему вред от меня? Почему бы мне не напомнить о себе и почему бы Ему не помочь мне, если Он принимает знаки уважения, которые я оказываю.

Есть и другой вариант: я перестаю думать о Нем и молиться, а Он забывает о моем существовании и оставляет меня в покое. (А еще можно спросить: «Почему Бог допускает существование зла?» Возможный ответ: «А как иначе?» И мне больше сказать нечего.)

Коун попытался молиться, в надежде установить контакт, но никаких вибраций не последовало. В отчаянии он с силой швырнул в небо кокосовый орех. Орех исчез в синеве и не вернулся на землю. Что там произошло? Орех наткнулся на какое-нибудь небесное тело? Или сам стал небесным телом?

Где-то в недрах космоса тяжело громыхнуло, и яркая вспышка пламени вытянулась, как падающий метеор; но на метеор это не было похоже, и огненный хвост выписал на небе два «К». «Келвин Коун»? Или, может быть, «Коун — кастрат»?

Коун испуганно шмыгнул в свою пещеру и до самой ночи не осмеливался выходить, хотя не слышно было больше ни угрожающих электрических разрядов, ни тревожных раскатов грома, ни шипения пламени, ни рокота ливня — предвестника нового Потопа. Коун в ужасе представлял себе, как его злополучный орех просвистел мимо Божественного уха в тот самый момент, когда Он ледяными буквами выписывал ему, Коуну, послание: «Не устраивай бурю в стакане воды. Я не нуждаюсь в том, чтобы ты напоминал Мне о себе. Придет время — Я сам тебе напомню!»