Бернард Маламуд - Милость Господа Бога

Так было на всем протяжении человеческой истории. Прошу не считать меня чрезмерно чувствительным и не забывать, что я это говорю в момент, когда, кроме нас с вами, никого на Земле не осталось. Я запланировал шесть лекций, посвященных истории человечества, начиная с двенадцатого века до нынешней эры, причем вторая лекция будет начинаться Катастрофой европейского еврейства, которой я уже касался в своей предыдущей лекции (помните, я рассказывал вам о том, как из мертвецов варили мыло и тому подобные кошмары?), а затем свяжу это с применением американцами атомного оружия в войне с Японией. Вы, в частности, услышите несколько душераздирающих рассказов о том, как однажды утром тысячи японцев бросились среди окрошки бетона и стекла искать собственные глазные яблоки. Об этом можно рассказывать без конца, но боюсь, что у меня духа не хватит.

Коун сказал при этом, что у него нет ни малейшего желания ни преувеличивать степень человеческого падения, ни преуменьшать его тяги к добру и красоте.

— Если я считаю целесообразным переносить акценты на грехи, свойственные людям, то исключительно потому, что хочу помочь вам избежать подобного в вашем будущем обезьяньем обществе. Я хочу, чтобы вы избежали повторения тех же ошибок. Ибо ваше будущее в ваших руках.

Бурные аплодисменты. Буз размахивал зеленой коуновской кепкой, которую носил последнее время. Глаза Марии Магдалины наполнились слезами умиления. Мельхиор высморкался и прочувствовано нахмурился.

Коун отвесил поклон. Какая трогательная картина: он, Келвин Коун, единственный человек на Земле, читает обезьянам лекцию о банкротстве человечества! Недурно! Папа-раввин — да пребудет душа его в раю! — конечно же, похвалил бы.

(«Послушай, Келвин, скажу тебе прямо, мне никогда не нравилось, что ты красивое еврейское имя сменил на это дурацкое „Келвин“ — прямо-таки наришкайт, — но за то, что ты сейчас объяснял обезьянам, хвалю».

«Но, папа, они не совсем обезьяны. Они вполне развитые приматы».

«Возможно, но, видишь ли, по мне, так обезьяна всегда остается обезьяной».)

Коуна уже понесло, он не мог остановиться и пошел распространяться о том, что человеку потому ничего не удавалось, что он ни за что не умел по-настоящему приняться.

— Речь в данном случае идет о свободе воли. Да и как она могла быть свободной при условии крайней ограниченности интеллекта? Что мешало Всевышнему совершеннее сработать человеческий мозг? Думаю, что Ему это было совсем не трудно, независимо от того, появился ли человек первоначально в виде готового к последующей эволюции гена или в виде Адама с окончательно сформировавшимся ребром. В любом случае Он мог бы снабдить человека способностью более надежного контроля над инстинктами и если уж не любовью к своему собственному роду, то, по крайней мере, осознанием серьезности естественного отбора и того, что некоторым дано мало, а иным и вовсе ничего, что им мало отпущено на жизнь и они умирают совсем молодыми. Как вы считаете: я прав или нет?

Мертвая тишина.

Мельхиор кашлянул.

— Иными словами, — не мог остановиться Коун, — почему несовершенство Божественного творчества должно было испортить первоначально блестящую идею? Почему Он не создал человека равным Тому, по образу Которого его сотворил?

Впоследствии Буз клялся, что он первый увидел огненный столб, низвергающийся с неба. («Однако ты мог меня предупредить». — «Ты интересно рассказывал, и я не хотел тебя прерывать».)

Шимпанзе почувствовали, что происходит что-то неладное и так перепугались, что прижались к веткам и не в состоянии были даже удрать.

А ВИДЕН БЫЛ ТОЛЬКО СВЕТ.

— Мистер Коун, вы осмеливаетесь

состязаться со Мной?!

Коун скорчился от страха, и, если бы не отцовская ермолка, которую он надевал во время лекций, он не произнес бы ни слова.

— В своем ничтожестве я только пытаюсь осмыслить Божественные намерения.

— Кто ты,

чтобы понять

намерения Господа?

Как Я могу объяснить

Мою тайну

твоему мозгу?

Может ли хромой

взойти к пылающим звездам?

— Авраам и Иов состязались и противоречили Тебе.

— Они были моими слугами.

— Разве не жаловался Иов, что Ты погубил праведных вместе с грешными?

— Впоследствии он покаялся.

В бешенстве Коун поднял к Нему кулак:

— Ты уничтожил человечество. Все наши дети обращены в прах. Где же справедливость и милосердие Твои?

А про себя подумал: «О, святой Моисей! Что я говорю? Я безумец! Я погублю себя!»

Какая-то сила сбросила его с табурета и швырнула на землю.

— Я твой Бог,

сотворивший человека,

чтобы усовершенствовать Себя.

Шимпанзе, сидя на корточках на Школьном Дереве, притихшие, смотрели на Коуна, который барахтался в копне опавших листьев. Буз не пошевелился, даже когда огненный столб медленно уплыл и скрылся в глубине неба.

Ветер был полон колючих стрел и воплей отчаяния. Обезьяны крепко руками и ногами вцепились в угрожающе скрипящие ветки эвкалипта. Джорджа рвало, как от морской болезни.

Холодные дождевые капли потекли по лицу Коуна, он со стоном поднялся и снова сел на свой табурет.

— Что-то упало с дерева мне на голову.

Он прикрылся книгой от дождевых капель.

— Вот это была лекция! — сказал Буз. — Сам лектор в нокауте! Когда продолжим?

Коун не знал. С его носа стекали ледяные капли. Он почувствовал, что простужен и что надо идти домой.

— Не схватить бы воспаления легких. Завтра занятий не будет.

Бурные аплодисменты школьников потрясли эвкалипт.

Вся земля вокруг была усыпана лимонами, но только один из них при падении угодил в цель, оглушив Коуна.

Мельхиор заметил, что из этого добра можно приготовить много лимонада.

Буз клялся, что своими глазами видел на поверхности моря плавающую флягу.

— Где именно?

— Там, в море.

— Почему же ты, дурачок, ее не выудил из воды? Ты же умеешь плавать.

— Но ты же сказал, что у нас вполне достаточно бутылок.

— Это, возможно, не простая бутылка.

— А я откуда знал, что она не простая?

На рассвете в миле от пещеры появились трое незнакомцев, и Коун с беспокойством стал разглядывать их в морской бинокль. Откуда они взялись? То ли Бог снова решил наполнить Землю, чтобы она «кишела», то ли она сама по себе начинала кишеть. Поодаль сидели друг против друга шимпанзе и держались за пальцы ног. Этой ночью Буз не приходил ночевать. Коун наполнил корзину бананами и кокосовыми орехами и направился к берегу.

Шимпанзе приготовились приветствовать пришельцев. Пока Коун спустился вниз, те уже подошли к членам обезьяньей общины и осторожно обнюхали Буза, Марию Магдалину, Эсава, близнецов. Они целовались, хлопали их по заду, обнимали каждого и что-то бормотали. Как будто весь мир стал совсем маленьким, и все в нем были свои. Был момент, когда пришельцы перепугались, услышав непривычную для них человеческую речь, но шимпанзе перешли на общепонятный обезьяний язык, и новички успокоились. Только близнецы уже немножко подзабыли, как говорят по-обезьяньему.