Бернард Маламуд - Милость Господа Бога

«Он расколет мой череп и, громко чавкая, будет с наслаждением есть мой мозг. Хоть бы он отравился и подох!» — подумал Коун.

Оставалась смутная надежда, что после смерти он попадет в рай. Но двери рая, скорее всего, заперты.

«Горе мне! Боже, как вернуться к жизни?»

Ответа не было. Он услышал, как замирает и вот-вот остановится его дыхание.

И вдруг Эсав выпустил из рук горло задыхающегося Коуна. Как будто шимпанзе услышал телефонный звонок и решил снять трубку. Он упал на траву и застыл.

Никакого чуда. Над ними стояла Мария Магдалина. В одной руке она держала ребенка, в другой — топор. На ветках сидели шимпанзе. Брови у всех были удивленно приподняты.

Вечером охрипший Коун наложил на рану Эсава двадцать одну металлическую скобку, а утром дал ему чемодан, и тот, кривясь от головной боли, отправился в вечную ссылку.

Бромберг и Эстергази не показывались, а Саул с Лукасом, выслушав нотацию, пообещали, что никогда больше не будут. Буз поклялся, что он, как Тарзан, собирался сверху упасть на Эсава и не успел, потому что вмешалась Мария Магдалина.

— Однако ты тоже напрасно ругал нехорошими словами наше племя, — добавил он.

Неделю спустя, проходя мимо большого камня, Коун пересчитал бабуинов и увидел, что Алоиза среди них нет.

— А где мальчишка? — вежливо осведомился он.

Бабуины угрожающе оскалились. Беременная Анастасия печально пролаяла. Коун поспешил удалиться, а вечером он нашел полусъеденного Алоиза под фиговым деревом.

Коун был в полном отчаянии.

«Увы! — думал он. — Мне не удалось внушить им фундаментальные истины. Как могут они выжить, если со столь немногочисленными представителями своего рода, пережившими Катастрофу, они ведут себя точно так же, как люди до того, как Бедствие свершилось. Что даст эволюция, если они не проявляют ни малейшего желания стать лучше людей?»

— Кто мог это сделать? — спросил он Буза.

— Понятия не имею, — сказал Буз, с наслаждением впиваясь в мякоть сочного манго.

— Что мы можем сделать, чтобы прекратить распространение зла на острове?

— Ты сам виноват. Ты не учил любви.

— Но как же, если я учил лучшей жизни. Из этого ничего не получилось.

— Убери со склона ложные предписания.

— Почему ты считаешь, что они ложны?

— Потому что Бог — это любовь.

— Проповедь любящего Бога не обеспечит безопасности.

Позже Коун вспомнил, что последней фразы он не говорил, а только так подумал. А сказал он, что последние события очень его огорчили, что он разочарован и попытается сделать все, что в его силах, чтобы вернуть на остров мир.

На другой день, после очередного обхода фруктовых деревьев, Коун вернулся домой и, к своему удивлению, увидел невдалеке коленопреклоненных шимпанзе, которым Буз, как видно, читал проповедь.

Малыш утратил всякую совесть.

Коун посмотрел на склон, где красовались глиняные буквы Семи Предписаний. В Предписании: «Бог … любовь. Бог есть Бог» отсутствовало слово «не».

Коун совсем убрал эти фразы и оставил только «Помни о Нем». «Поскольку основной смысл сохранен, Бог, пожалуй, возражать не станет», — подумал он.

Понадобится еще немало времени и терпения, прежде чем шимпанзе усвоят основные идеи и научатся руководствоваться ими в жизни. Те же трудности были у Моисея, а Исайя накричался до хрипоты, призывая народ Израиля к нравственной жизни.

У подножия склона стояли шимпанзе. Мария Магдалина держала на руках подросшую и похорошевшую дочку. Мельхиор курил самодельную сигару, которую он свернул из найденных на острове листьев табака. Хетти определенно чувствовала себя госпожой Мельхиор, хотя официальной свадьбы и не было и муж не проявлял особого интереса к сексу.

Откуда-то появились Эстергази и Бромберг и смешались с толпой. Когда они тоже молитвенно сложили руки на груди и стали на колени, Коун подумал, что лучше бы им оставаться в своем лесном изгнании. А может, наоборот, простить их? Но только не Эсава! Эсав — закоренелый носитель зла.

Лукас и Саул из Таршиша тоже стояли на коленях. Все, кроме гориллы Джорджа.

Джордж вообще исчез несколько дней тому назад и не появлялся. Ходили слухи, что он перебрался на свой мыс, неизвестно, временно или навсегда. Больно было видеть, как он, положив на плечо палку с привязанным к ее кончику узелком, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, шел в сторону леса.

— Да будут благословенны шимпанзе, — звучал голос Буза, стоявшего над толпой молящихся на камне, превращенном в амвон, — ибо они унаследовали мир.

Шимпанзе ответили радостными криками:

— Да будут…

Позднее Буз сказал Коуну, что, по его мнению, такие молитвенные собрания будут способствовать духовному усовершенствованию общины. Коун грустно напомнил ему, что христианство не помешало свершиться Катастрофе.

— Катастрофе?

— Катастрофа европейского еврейства, о которой я вам рассказывал. День Великого Опустошения тоже наступил, несмотря на все усилия христиан.

Буз рассердился.

— Тебе никогда ничего не нравится, и ты никогда не бываешь согласен с тем, что я делаю, будь то в практической или в духовной сфере.

Коун решительно отверг обвинение, как лишенное всяческих оснований.

Полные неугасимого гнева, они с минуту смотрели друг другу в глаза и затем разошлись в разные стороны.

После ужина, когда Мария Магдалина собрала со стола грязную посуду в деревянный ушат, Коун навалился плечом на бревенчатую стенку, чтобы загородить вход.

— Бог — это… любовь, — напомнила ему она. — Зачем ты закрываешь вход и лишаешь нас и ребенка свежего воздуха?

Коун объяснил, что зло все еще присутствует на острове, и вряд ли его распространению помешают проповеди Буза.

— Не скоро еще уладится конфликт, вызванный появлением у нас бабуинов.

Она спросила, когда они поженятся. Он ответил, что они и так фактически женаты и теперь нужно нарожать как можно больше дочерей.

Ривка в белом платьице, которое он сшил ей из куска паруса, сидела у него на коленях, и он собирался перед сном рассказать ей сказку. Девочка была наполовину обезьяной, но выглядела больше чем наполовину человеком. Коун смастерил ей соломенную куклу, она отгрызла ей голову, а с тем, что осталось, любила играть, сидя на полу.

Если следовать книге Бюндера, Ривка как шимпанзе несколько отставала в своем физическом развитии, но зато опережала своих возможных человеческих ровесников в развитии речи. Она говорила «папа» и «мама» и уже умела считать пальцы на ногах. У нее было милое светлое личико, и она очаровательно улыбалась. Ее голубые глаза светились любопытством. Коун ее любил и радовался каждому ее успеху.

Он часто задумывался о ее будущем. Будет ли она жить на острове? Какими будут ее гуманоидно-шимпанзоидные потомки, если она, скажем, выйдет замуж за Буза? В глубине души он надеялся, что ее ждет необыкновенное будущее и личный успех.