Георгий Старков - Ночь

— Джо…

«Да, сестра?».

Губы размером с дворцовую арку растянулись в улыбке. Синий свет озарил белые скалы зубов. Одна из ногтей впилась мне в бок.

— Если… — говорить было очень сложно, потому что Джо и не думала ослаблять захват. — Хочешь… убить…

На этом воздух кончился. Джо выжидала.

«Я твоя сестра! — закричала я мысленно, собрав в этом вопле всю раздирающую меня горечь. — Если хочешь прикончить меня, сделай это хотя бы быстро! Я достаточно настрад…».

«Но разве не сказал твой усопший дружок, что я тебе больше не сестра? Тогда какие у меня могут быть перед тобой обязательства?».

«Джо, умоляю тебя…».

«Не стоит умолять её, Анна».

Взгляд Джо метнулся поверх меня — ещё один кадр, запечатленный в фотоальбоме грозы. Ладонь, обхватывающая моё туловище, застыла, став каменной.

Я не видела, кто стоит за моей спиной. Но догадывалась. После стольких дней не перепутала бы этот голос ни с каким иным. Взгляд Джо быстро скользил снизу вверх. Меня обуяла радость, когда я поняла, что это означает.

«Ты?!» — проревела Джо.

Я хотела сказать Киппи, чтобы он оставил нас в покое. Мне уже было всё равно… более того — я люто жаждала смерти. Смерть положит конец этому карнавалу безумия. Да, смерть — это та же нескончаемая ночь… но в ней, как минимум, не будет таких жутких кошмаров. Джо должна убить меня, а Киппи должен спастись бегством. Самый естественный порядок вещей.

Флегматичный и преданный бельчонок опять всё испортил.

Последовал мощный толчок, и моё сознание отключилось на пару мгновений. Когда я пришла в себя, то летела вниз с невообразимой высоты, кувыркаясь в воздухе. Но вместо падения на камень и рассыпания на тысячи осколков меня ждало приземление на что-то мягкое, тёплое и мохнатое, как турецкий ковёр. Я с головой погрузилась в нежданный уют и вырубилась снова.

Впрочем, это как смотреть. Кое-что я сохранила в памяти — стало быть, мозг прекратил работу не полностью. Например, я запомнила бельчонка ростом с Эйфелеву башню, который ласково опускал меня на горную площадку, держа на лапе. Я запомнила пронзительный крик Джо, похожий на гудок паровоза. Была какая-то возня, перемежающиеся вспышки красного цвета и ощущение, будто кости у меня растут с каждой секундой, распарывая мышцы. Это было не больно, но очень неприятно.

Следующее чувство — влага в горле. Кто-то вливал мне в рот воду. Я стала машинально глотать её, представляя себя в палате на больничной койке. Рядом высится капельница. Когда я открою глаза, медсестра перестанет меня поить, улыбнётся и расскажет, как долго и тяжело я болела — но теперь всё в прошлом, и я иду на поправку. В предвкушении такой картины я размежила веки. Тучи висели на месте, низвергая тонны прозрачной воды. Я лежала на спине, и дождь затекал мне в открытый рот.

Я присела, невзирая на головокружение. На площадке никого не было. Грозовой фронт уплыл в сторону, и молнии стали возникать реже. Я почувствовала саднящее жжение на левом боку, куда не так давно впивалась громадная ноготь. Приподняв свитер, я увидела огроменный синяк. Потом обратила внимание на странный зуд на правом запястье и обнаружила, что в двух дюймах от кисти расположилась большая резаная рана, из которой шла кровь. Наверное, была задета вена.

«Вот и всё», — тупо подумала я. В голове звенела пустота. За неимением лучшего плана действий я привстала на колени и стала осматривать площадку. Я была уверена, что он ещё здесь. Джо — нет, её нет и не должно здесь быть, но он…

Киппи лежал между камнями, скомканный, как лист фольги из-под шоколадных конфет. Половины мордочки как не бывало. Уцелевший глаз был закрыт. Но он был жив: грудка подрагивала, в искалеченном тельце слабо билось сердце. К когтям прилип кусок красной ткани, как кровь… и чёрные волоски. Цвет каменного угля. Волоски были такие крохотные, что их обладатель должен был быть размером с… ну, скажем, с таракана.

Негнущимися пальцами я подняла Киппи на ладони. По его телу прошёл приступ судороги. Наверное, я, сама того не желая, сделала ему больно. Кровь наполнила ладонь и стала капать между пальцами. Я открыла рот, чтобы что-то сказать, но какие слова я могла подобрать? Так и осталась стоять, ничего не сказав умирающему другу, и плакала от бессилия. Я была уверена, что бельчонок уже не дышит, когда заметила, что уцелевший глаз больше не закрыт. Он пристально смотрел на меня, не мигая, словно пытаясь что-то сказать. Я наклонила голову к Киппи, будто он мог мне прошептать слова. Он и прошептал — но я могла не напрягать слух, потому что слова лились прямо в голову. Очень далёкие и слабые, как свеча в конце длинной туннели.

«Не верь… продолжай идти… Маяк».

Киппи вновь ушёл в беспамятство; веко опустилось наполовину, пульс неумолимо исчезал. А я взглянула наверх, на размытый синий луч, который стал мне отвратителен. Из-за него я рисковала всем, молилась на луч, как на божество, все эти недели. И чего я добилась? Разве что горького урока, что бывают цели, которые не оправдывают средств их достижения. Мне захотелось положить Киппи на камень, свернуться калачиком рядом с ним и заснуть, чтобы он не был одинок в метаниях по тёмным пространствам. Так бы и сделала, если бы не слова бельчонка. Киппи знал, что я его не ослушаюсь. Он вынуждал меня идти. Любой ценой.

Я не оставила своего друга, а понесла с собой, стараясь не делать резких движений. Он был жив. И, кто знает, возможно, у него ещё был шанс.

«Чудесный Маяк, — отрешённо думала я. — Светлый Маяк. Исцеляющий Маяк. Маяк — средоточие благодати в этой чёртовой вселенной. Должно же это проклятое место нас чем-то наградить, когда мы доберёмся до него. Всё будет хорошо, Киппи».

Покидая площадку, я оглянулась всего раз: мне показалось, что до меня доносится зов младшей сестры — не злобного исчадия ада, которое хотело раздавить меня в кулаке, а той милой маленькой девочки с задатками вундеркинда, которую я знала. Джо звала меня по имени, но когда я посмотрела вниз, увидела только россыпь острых камней, мокрых от дождя. Ни с того ни с сего возродилась мысль об идущих в бесконечном коридоре. Я закусила губу и продолжила подъём.

Киппи умер, когда я прошла половину оставшегося пути. Мохнатый комок в ладони начал остывать. Я пощупала сердце, не желая верить. Сердце не билось. Пульса не было. Мне не оставалось ничего, кроме как бережно закрыть ему целый глаз.

Я похоронила бельчонка под камнями, чтобы до тела не добрались падальщики. Была идея прочитать какой-нибудь псалтырь, но я Библию знала не очень хорошо, и в голову ничего не приходило. По какому-то наитию вместо псалтыря я пробормотала непонятные слова, навсегда врезавшиеся в мою память: