Журнал «Пионер» - Пионер, 1951 № 03

Вступили в отряд батраки Чена, братья Чжао И-шу и Чжао Та-шу. Вступил в отряд молодой рабочий Лю и ещё много хороших и надёжных людей.

Син-старший не поднимал над Лицзяном флаг - «Здесь набирают войско». Люди сами шли к нему…

Побывав в Ханьпу, Син-старший вечером возвратился в Лицзян, задворками он добрался до жилища бабушки Гуан. Через заклеенное бумагой оконце пробивался слабый свет коптилки. Син-старший перелез через забор и остановился у дверей. Из фанзы слышен 5ыл голос бабушки Гуан.

Син-старший тихо приподнял лёгкую старенькую занавеску и вошёл.

В фанзе было полутемно, мигала коптилка. На кане, прижавшись друг к другу, сидели дети. Бабушка Гуан поднялась навстречу гостю. В платье с большой заплаткой на плечах, с узелком седых волос, закрученных на затылке, она напоминала ему мать. Шао Янь и Сю Ли радостно бросились к Сину-старшему, и он почувствовал себя дома, среди родных.

- Шао Янь, - сказал Син-старший, снимав ватник, - ты не забыл, что завтра нужно идти в Чо на базар?

Мальчик кивнул головой:

- Не забыл… Пойду… - Он помолчал и спросил тише: - К Го Син-сю зайти?

- Да, - ответил Син-старший,- зайди. Поздоровайся, как всегда… Возьми, если он захочет что-нибудь передать мне.

Сю Ли и Ень ушли. Бабушка Гуан приготовила Сину-старшему поесть, вытерла руки и снова села за свою работу.

- Бывают же на свете такие добрые людц как этот ваш купец, - сказала она. - И рису вам передал и пшена нет-нет да пришлёт…

- Мы с ним, бабушка, выросли на одной реке, - пояснил Син-старший.

- Верно, верно, вы ведь рассказывали, как спасли ему жизнь, но купцы - народ скупой, а у вашего хорошее, мягкое сердце…

- На той неделе в Ханьпу соберутся все, - обращаясь к Шао Яню, тихенько сказал Син-старший.

- Что? - переспросила бабушка Гуан.

- Ничего, это я так, бабушка…

Некоторое время бабушка Гуан и Син-старший смотрели друг другу в глаза. Взгляд у Сина-старшего был спокойный и утомлённый, бабушкины глаза глядели с укором.

- Я всё вижу, Син-старший, - проговорила Гуан, - всё вижу… Но не всё понимаю… Слушай-ка, Шао Янь, и вы тоже, Син-старший, я хотела показать вам…

Бабушка Гуан подошла к полочке, осторожно достала завёрнутый в тряпочку листок бумаги. Она расправила его на своей шершавой ладони и подала Сину-старшему.

- Скажите мне, что это такое? - спросила бабушка Гуан шёпотом.

Шао Янь подошёл ближе к лампочке. Перед ним была листовка с карикатурой на Чан Кай-ши.

Син-старший прищурил глаза, всматриваясь в карикатуру, как будто видел листовку впервые в жизни. Шао Янь посмотрел на него и озабоченно покачал головой.

- Зачем это вы, бабушка, сорвали? Если староста узнает… - сказал Син-старший.

- Зачем я сорвала листочек? Я знать хочу, всё знать хочу!… У меня сын и внуки воюют. Скажи мне, Син-старший, всё скажи, - настойчиво потребовала бабушка Гуан.

Голос бабушки Гуан дрожал от волнения. Син-старший на мгновение задумался. Так поступила бы и его мать.

Как рассказать ей, старенькой матери, великую правду? Как говорить с теми, которые соберутся в Ханьпу на собрание?

Син-старший вспомнил слова Мао Цзе-дуна. Мао сказал ему на прощанье: «Помните, Син-старший, всё, что вы будете говорить людям, старайтесь говорить как можно проще и яснее. Помните о том, что каждое слово должно быть широко распахнутыми воротами d мысль, а не высокой каменной стеной, через которую простому человеку трудно перелезть!»

Оставив фанзу бабушки Гуан, Цзун-Цзунгу быстро перебежала улицу и оглянулась. Вокруг никого не было, оконце фанзы бабушки Гуан светилось сквозь тонкую бумагу. За Цзун-Цзунгу никто не шёл. Никто не заметил её побега. Девочка прислушалась. Вокруг было тихо, тихо.

Высоко в небе мерцали звёзды. С полей тянуло прохладой, запахом влажной земли, нагретой за день щедрым южным солнцем.

Село спало. Девочка, держась поближе к заборам, дошла до последней фанзы, снова остановилась и, пригнувшись, чтобы быть совсем незаметной, перебежала на дорожку, Кто и когда научил её такой осторожности, такой осмотрительности?

Почувствовав под ногами чуть тёплые камни дорожки, Цзун-Цзунгу побежала что было сил. Дальше, дальше от Лицзяна!

Девочка не думала о том, что будет, если она не успеет до рассвета возвратиться в Лицзян; ей хотелось только одного: добежать до матери, до отца, рассказать им о первом дне жизни у чужих людей, рассказать, как обидел её надсмотрщик. Рассечённая страшной плёткой щека болела, и боль эта наполняла глаза девочки слезами жгучей обиды. Долго бежала Цзун-Цзунгу, а потом, когда закололо в боку, пошла потихоньку, держась за бок рукой. Изредка она останавливалась, чтобы нагнуться к рисовому полю, зачерпнуть горсточку мутной, рыжей воды и вытереть мокрыми ладонями вспотевшее лицо…

Когда ей показалось, что она уж далеко от Лицзяна, Цзун-Цзунгу села отдохнуть на край каменной дорожки, опустив ноги в воду рисового поля. Шелестел гаоляновыми листьями ветерок, слышался голос какой-то ночной птички, булькала вода. «А что если в Лицзяне уже заметили, что меня нет?» - подумала вдруг Цзун-Цзунгу. Она представила себе разъярённого надсмотрщика и торопливо пошла дальше.

Ещё несколько раз она садилась, снова поднималась и шла. За ней широким половодьем разливался на небе рассвет; чем дальше, тем становилось холоднее. Однообразные, изрезанные межами, лежали крестьянские земли.

Лёгкий ветер морщил воду на рисовых полях, клонил книзу тонкие, слабые стебли; серая туманная мгла поднималась с полей, и серые длинные пряди облаков спускались навстречу ей с ночного неба. Глубокая тишина царила вокруг…

И вдруг Цзун-Цзунгу совсем ясно услышала голоса.

Кто-то шёл по дорожке.

Девочка застыла на месте, стараясь понять, с какой стороны идут люди. «Это за мной, за мной! Догоняют!» Голоса доносились всё явственнее. Цзун-Цзунгу заметалась, как испуганная птичка. «Бежать!» - мелькнула мысль, но девочка сразу же поняла, что если она побежит, преследователи увидят её. «Спрятаться?» Цзун-Цзунгу бросилась вправо, но её остановили широкие острые листья гаоляна: если бежать по гаоляновому полю, её услышат. Гаолян будет шелестеть…

Шаги приближались.

Шло много людей. Кто они? Куда идут? Верно, с ними и надсмотрщик!

Осторожно, бесшумно девочка вошла в воду рисового поля. Тихо-тихо, чтобы не плеснула под ногами вода, она пошла в сторону от дорожки к противоположному краю маленького поля, где темнела межа между затопленными полями.