Журнал «Пионер» - Пионер, 1951 № 03

Люди шли гуськом, один за другим, громко разговаривая между собой. Цзун-Цзунгу хотела перейти межу и спрятаться за нею, но не успела. Люди были уже совсем близко. Цзун-Цзунгу присела в воду. Платье её сразу намокло. «Сейчас заметят, сейчас заметят! - с тревогой думала Цзун-Цзунгу. - Если бы можно было нырнуть, спрятаться с головой!» Она боялась пошевелиться, боялась вздохнуть.

- Можно купить в Чо…

- В Чо дешевле…

Цзун-Цзунгу услышала обрывки разговора. Теперь, когда люди приблизились, девочка могла их рассмотреть. Они шли медленно, неся на коромыслах большие плетёные корзины. Некоторые несли мешки. Это была не погоня. Это были, наверное, помещичьи носильщики, которые шли в Чо на базар. Цзун-Цзунгу даже показалось, что среди них она видит Шао Яня. У последнего из носильщиков, самого маленького, на голове была широкополая большая шляпа, а штаны были подвёрнуты точь-в-точь, как у Шао. Как и все другие, он нёс на коромысле две корзины. Цзун-Цзунгу хотела было подняться и окликнуть мальчика, но побоялась.

Когда стихли шаги и голоса носильщиков, Цзун-Цзунгу поднялась и направилась к дорожке.

Рассвет быстро отвоёвывал у ночи землю. Девочка задумалась: идти дальше или вернуться? Эти люди говорили о Чо? Они идут в Чо или возвращаются оттуда? Вероятно, они идут на базар, тогда, значит, Цзун-Цзунгу всю ночь шла в противоположную сторону от Ханьпу?!.

Цзун-Цзунгу повернула назад. Прошла несколько шагов и остановилась. Если надсмотрщик узнал, что её не было ночью на месте, он забьет её насмерть, Он отнимет у отца землю! «Вздумай только убежать, мы всё равно поймаем тебя, а землю у отца отнимем и его самого пошлём в рудники!» - вспомнила она страшные слова надсмотрщика.

Как могла, как посмела Цзун-Цзунгу забыть эту угрозу? Как могла Цзун-Цзунгу думать только о себе? А мать, а отец? А вся семья? Цзун-Цзунгу ведь пошла к помещику отрабатывать долг, судьба семьи зависела от неё, от того, кзк она будет работать, И вот что случилось!

Цзун-Цзунгу вскрикнула, и собственный крик испугал её ещё больше. Девочка изо всех сил бросилась бежать к Лицзяну. Она бежала, не останавливаясь, вне себя от горя и страха, бежала* долго, пока у неё не перехватило дыхание. Цзун-Цзунгу нагнулась к воде, но голова у неё закружилась и девочка чуть не упала. Когда она немного отдышалась, присев на корточки, ей вдруг показалось, что она идёт совсем не в сторону Лицзяна. Цзун-Цзунгу не могла теперь наверное сказать, откуда она шла. Всё смешалось в её памяти, она не могла. сообразить даже того, с какой стороны и куда шли виденные ею ночью люди.

Она сидела на дорожке, мокрой от росы, в мокром платьице. Мысли, одна ужаснее другой, разрывали её маленькое сердце. Что будет, когда у отца заберут землю? Что будет, если его ушлют в рудники?

Девочка растерянно смотрела на пламенеющий восток, не в силах подняться и не зная, куда идти. Наконец она решила идти навстречу солнцу. Если она не придёт в Лиц-зян, то, по крайней мере, выйдет к какому-нибудь селу и расспросит, какой дорогой можно вернуться в поместье Чена.

Цзун-Цзунгу не плакала, у неё не было слёз. За эту страшную ночь она выросла, возмужала. Это уже была не та девочка, которую отец вчера вёл по дорожке к помещику. Измученное личико Цзун-Цзунгу с глубоко запавшими тёмными глазами и крепко сомкнутыми губами было решительно и сурово: от того, успеет ли она вернуться в Лицзян, зависела судьба всей семьи Чжан Го-туна.

Солнце, огромное, огненно-красное, медленно поднималось, отражаясь в воде рисовых полей, освещая каждую травинку, каждый стебель молодых ростков риса. В его свете зарделась каменная дорожка. Пряди золотого сияния протянулись по небу, нанизывая на себя лёгкие небольшие облачка, которые с ночи ещё не успели рассеяться. Песня жаворонка пронеслась над полем в вышину, к золотым лучам, к сияющей бесконечной голубизне.

Дорожка поднялась на холм. Перед Цзун-Цзунгу раскинулись поля. Под золотым небом лежали полоски гречихи, проса, пшеницы, а на горизонте темнели строения, поднимались к небу загнутые углы крыш. За ними пламенели далёкие горы.

Цзун-Цзунгу не знала, Лицзян это или другое село. Дорога казалась ей бесконечно длинной, село как будто отодвигалось от Цзун-Цзунгу. Девочка не замечала, что идёт всё медленнее и медленнее.

Скоро Цзун-Цзунгу увидела, что от села навстречу ей идут люди, но она больше не страшилась погони. Люди приближались. Девочка уже могла рассмотреть того, кто шёл впереди. Это был крестьянин в соломенной шляпе, поля которой закрывали его лицо. Он был в траурной одежде - в белых штанах и белой рубашке. За ним шла женщина, за нею - два молодых крестьянских парня, по видимому, два брата: они были очень похожи друг на друга, крепкие, жилистые, в одинаковых зелёных куртках и чёрных, подвёрнутых до. колен штанах.

Цзун-Цзунгу подумала, что эти люди идут на базар, и решила расспросить о дороге. Но скоро она увидела, что они ничего не несут с собой на продажу. За крестьянами шли носильщики, неся паланкин на плечах. Вся эта группа была уже совсем близко от девочки, но тут человек, одетый в белую траурную одежду, свернул с дорожки в поле. «Верно, на работу идут», - подумала Цзун-Цзунгу и, тоже свернув с дорожки, пошла наперерез крестьянам.

Чем ближе подходила девочка, тем удивительней и непонятней казалось ей то, что она видит.

Крестьяне остановились. Носильщики опустили на землю паланкин. Занавески его раздвинулись, и из паланкина с трудом выбрался толстый человек в синей шёлковой одежде. На голове у него была старинная красная шёлковая шапочка с двумя золочёными шариками, толстое лицо блестело, как глазированный горшок. Чен! Цзун-Цзунгу едва не вскрикнула.

Чен поправил рукава одежды и, достав из глубокого кармана маленький шёлковый платочек, вытер им лицо. Потом он что-то быстро сказал и, взяв у одного из сопровождавших его людей большой блестящий нож, медленно прошёл на середину поля. Это был небольшой клочок земли. Несколькими шагами можно было вымерить длину и ширину крестьянской полоски. Но кто, какой мерой мог бы измерить крестьянский труд, вложенный в эту землю, всю перебранную руками, просеянную сквозь мозолистые пальцы, чёрные и потрескавшиеся. Кто мог бы сосчитать выбранные из этой земли камни, лежащие сейчас на межах?

Тонкие стебли пшеницы были по колено Чену. Он высоко поднял правую руку, - блеснул нож.

Ничего не понимая, Цзун-Цзунгу взглянула на крестьян. Человек в белой рубашке горестно смотрел на свою землю. Женщина плакала, вытирая глаза ребром ладони. Носильщики, принесшие паланкин, вздыхали, бессильно опустив руки.