Журнал «Пионер» - Пионер, 1951 № 03

Помещик трижды громко проговорил какое-то слово, медленно нагнулся и вырвал из земли несколько стеблей пшеницы. Женщина вскрикнула и запричитала, закрыв ладонями мокрое от слёз лицо.

Помещик отбросил стебли в сторону и стал вытаптывать пшеницу вокруг себя. Как тяжёлая бочка, передвигался он с одного конца поля до другого, приминая ногами пшеницу: стебли её неохотно гнулись до земли, поднимались, словно не желая гибнуть, но помещик снова и снова наступал на них. Потом он высоко поднял руку над головой и медленно, медленно начал опускать. Холодным огнём поблескивало на утреннем солнце лезвие ножа. Помещик нагнулся и вонзил нож в землю…

- Зарезал землю, - со стоном тихо проговорил крестьянин в белом и, как перед покойником, снял шляпу.

Женщина беззвучно плакала. По её щекам неудержимыми ручьями бежали слёзы.

Цзун-Цзунгу дрожала. Она поняла теперь всё. Зарезали землю! Землю зарезали! Сколько раз говорили об этом между собой мать и отец! Как боялись они, что и для них когда-нибудь наступит такая минута.

Цзун-Цзунгу знала об этом страшном старинном обычае, который помещики применяли, пользуясь темнотой и неграмотностью крестьян, чтобы окончательно запугать их, держать в полной зависимости. Так повелось с давних времён. Когда крестьяне брали в долг у помещика и не могли ни уплатить ему, ни отработать долг, помещик приходил на крестьянское поле и «убивал землю» в знак того, что отныне поле для крестьянина погибло, умерло, что оно принадлежит ему, помещику.

- Какая земля! - плача, сказала женщина. - Какая земля! Воткни в неё сухую веточку - завтра уже дерево вырастет! Яичко положи -: завтра цыплёнок вылупится!

- Зарезал, - горько повторил крестьянин в белом и, словно убедившись, что землю уже ни вернуть, ни воскресить нельзя, надел шляпу и, опустив голову, пошёл прочь.

- Ван Сян! - окликнул его один из носильщиков. - Ван Сян, подожди!

Но крестьянин, не поворачивая головы, шагал по меже к дорожке. Его жена, плача и что-то горько приговаривая, пошла за ним. Помещик сел в паланкин и велел нести себя обратно в село.

Сияло солнце. С звонким щебетаньем низко над хлебами кружили, догоняя друг друга, юркие, счастливые ласточки. Шелестели молодые стебли пшеницы. А рядом, вытоптанная ногами помещика, израненная и мёртвая, лежала полоска земли Ван Сяна. Нож остался в ней на три дня, как следовало по обычаю.

Когда Цзун-Цзунгу вслед за Ван Сяном и его женой вернулась в Лицзян, надсмотрщик уже спрашивал у Сю Ли, куда девалась девочка из Хайьпу. Цзун-Цзунгу миновала двор бабушки Гуан, прошла через всё село к поместью Чена и остановилась перед большими воротами. Ворота были закрыты: в поместье искали беглянку.

Цзун-Цзунгу постучала и без сил опустилась на землю.

Ей было всё равно, что с нею будет. Она знала: отца теперь не тронут.

А тем временем со всех окрестных сёл собирались крестьяне в Чо, на базар. Там, где река Чо, круто поворачивая на запад, разлилась по низине, стоит, как на полуострове, с трёх сторон омытый её чистыми водами город Чо.

Пять дорожек, как пять лучей, с разных сторон стекаются прямо к базарной площади. Продать, купить, выменять, наняться на работу, узнать новости, встретиться с однополчанином, с которым не виделись много лет, - самые различные намерения приводят людей в Чо. Одного гонит туда горькая доля, другого - тоска, третьего - желание хоть что-нибудь заработать, а иногда и заработанная уже копейка: где её можно истратить так, как в Чо?

Многочисленные торговцы, перекупщики, маклеры продадут вам и купят у вас всё что угодно. Старого осла, паланкин самого императора, японскую пушку, американский табак, поношенные штаны, тапочки, опиевую массу, рис, ситец - всё это вы сможете купить в Чо, если найдутся в вашей фанзе для этого деньги.

На тонких бамбуковых жердях были развешены разноцветные, сплетённые из соломы веера, фонарики, ленты, на цыновках, разостланных прямо на земле, торговцы расставили игрушечных мышей, петушков, мячики. Длинными рядами расположились лоточники с кунжутными пряниками и рассыпчатыми жирными коржиками.

Над торжищем крики, шум, грохот. Каждый расхваливает свой товар, покупателей останавливают, ловят за полы халатов, за рукава. Покупатель на базаре, где продавцов больше, чем покупателей, - важная особа. Перед ним заискивают, его приглашают. :Чжан Го-тун пробирался через толпу к рисовому ряду. Изредка его останавливали, спрашивали, сколько он просит за свой товар, иногда он сам останавливался, приценивался, к пёстрому ситцу, новым тапочкам, вздыхал и шёл дальше.

Чжан Го-тун принёс на продажу немного риса. Он долго колебался - как урвать его у голодной семьи? - но вспоминал, что придёт зима, а им всем не во что одеться. Всего имущества в фанзе Чжан Го-туна было две цыновки, одна рубашка, которую он носил, и старое платье жены - тапушан, - в холодные ночи им укрывали младших детей. Тапушан был подбит ватой, но вата уже слежалась и плохо согревала. Необходимо было что-нибудь купить до наступления холодов.

Чжан Го-тун присмотрел себе место: с одной стороны торговал рисом молодой паренёк, с другой - стоял пожилой человек с угрюмым лицом. Паренёк приветливо улыбнулся:

- Становитесь, становитесь, дядя. Ваш покупатель у меня не купит, а своего я к вам и на шаг не подпущу.

Чжан Го-тун сбросил с плеча мешок и стал ждать. Чжан Го-тун, как и многие другие крестьяне, верил в то, что каждый товар имеет своего покупателя и если товар не удаётся продать, то только потому, что покупатель по какой-либо причине не смог придти на базар.

«Боже, - думал Чжан Го-тун, - сделай так, чтобы у моего покупателя сегодня всё было хорошо, сделай так, чтобы у него сегодня были деньги!»

Паренёк, стоявший рядом с Чжан Го-туном, зазывал покупателей:

- Сюда, сюда! Покупайте рис, самый лучший рис!

После того, как Чжан Го-тун отвёл Цзун-Цзунгу к Чену, он ни за что не мог взяться: всюду ему мерещилась дочка. Он пошёл в поле, но вернулся с полдороги: чтобы спасти это поле, Цзун-Цзунгу вынуждена была покинуть родную фанзу. Он начинал вместе с женой перебирать рис, и слёзы застилали ему глаза: ещё вчера руки Цзун-Цзунгу делали эту работу! Он брал на руки маленького сына Чжан Го-бо и сейчас же вспоминал, как Цзун-Цзунгу носила мальчика, как, чтобы позабавить его, показывала ему на стене тень ушастого ослика, цокала языком, подражая цокоту копыт…

Чжан Го-тун веял рис для продажи и пошёл в город. Ему хотелось хоть немного забыть о своём горе, хотелось узнать у людей новости, расспросить о наступлении армии Мао Цзе-дуна. Чжан Го-тун таил в сердце надежду, что скоро вернётся в Ханьпу его сын.