Журнал «Пионер» - Пионер, 1951 № 02

- Разве он смеет так делать? - возмущался мальчик, возвращаясь домой, - Я ведь работал, как взрослые!

- Не кричи, Шао Янь! - успокаивала бабушка. - Ты, может быть, не заметил, что сделал меньше? Он надсмотрщик, у него глаз зоркий. Тебе кажется, что ты много сделал, а он видел, что меньше, чем надо…

Но бабушка говорила так только потому, что боялась: услышит надсмотрщик и совсем не возьмёт на работу. А на один бабушкин заработок не проживёшь…

В летние сумерки фанза бабушки Гуан наполнялась детскими голосами, шумом, смехом. Со всего села собирались к ней дети. В короткие часы отдыха дети забывали все свои невзгоды, играли на небольшом, чистеньком дворе, а когда темнело, собирались в фанзе и ожидали возвращения с работы Шао Яня. Шао Янь рассказывал сказки, и каждый раз новые. Были среди них бабушкины, но много было и таких, каких никто никогда не слыхал: это были сказки, которые Шао Янь придумывал сам.

Бабушка Гуан минуты не сидела спокойно: то у соседки заболел ребёнок - бабушка купает его в травяных настоях; то у Чуня лишай появился - лечит. Всегда голодный Ли Ень часто прибегал к бабушке Гуан: хоть глоток, а получит или каши или похлёбки!

У бабушки и у Шао Яня не было друг от друга никаких тайн, между ними было полное доверие. Если бы нужно было, Гуан умерла бы, а защитила бы Шао Яня от беды. И у мальчика никого дороже, чем бабушка, не было. Говорить об отце и братьях Шао они могли только между собой, и это ещё больше укрепляло дружбу.

Но однажды, это было весной, вскоре после праздника Нового года, Шао Янь, возвратись из Чо с базара, попросил:

- Бабушка, спрячьте вот этот свёрточек. Только чтобы никто не знал…

В свёртке были бумаги - много сотен одинаковых листочков.

- Что это? Откуда ты взял? - спросила бабушка Гуан. - Кто дал тебе?

Но Шао Янь тогда ничего не рассказал бабушке, только, посмотрев ей в глаза, прошептал:

- Не сегодня, бабушка… - и она больше не расспрашивала его ни о чём.

Через день Шао Янь взял у неё листовки, и они появились вскоре на всех заборах села…

В тот день, когда надсмотрщик привёл в сарай новую девочку, бабушка была особенно неспокойна: утром на всех заборах, на всех фанзах села снова появились листочки с непонятными для бабушки Гуан иероглифами и с рисунками, которые даже ей, неграмотной, были понятны: на листочках был нарисован Чан Кай-ши, которого держал в руке человек, окутанный американским флагом. На других листочках был нарисован старый лис с облезлым хвостом и тоже с лицом Чан Кай-ши. В селе было тревожно, крестьяне негромко разговаривали между собой, а о чём, бабушка Гуан не знала. Расспрашивать было неудобно и страшно.

Убедившись, что её никто не видит, бабушка Гуан сорвала с забора листочек с нарисованным на нём Чан Кай-ши лисом и, зажав в кулаке, принесла рисунок в фанзу.

Бабушке не с кем было поделиться своей тревогой, а Шао Янь, как на грех, ушёл рано утром и до поздней ночи не являлся домой с работы.

- Где он? - сердилась бабушка и сама себе отвечала: - И чего ты, старая, хочешь от ребёнка? Разве не знаешь, как тяжело работает мальчик! Хоть бы не случилось ничего такого, за что надсмотрщик мог выгнать Шао Яня с работы…

Бабушка вышла из фанзы и опустила за собой старенькую занавеску на двери.

Тихий и ясный плыл по тёмному небу месяц. В заклеенных бумагой окнах соседних фанз светились бледные вечерние огоньки. С улицы доносились негромкие разговоры: люди отдыхали от работы и дневной жары. Порой налетал тёплый ветерок, шелестел в листьях молифы, росшей возле ворот, нежно касался бабушкиного лба…

Давно началась бабушкина жизнь, но не могла она припомнить и двух счастливых дней в ней. Казалось бабушке, что и не жила она совсем, а точно вошла в одну дверь фанзы и сразу же вышла в другую. С шести лет бабушка Гуан начала работать, в четырнадцать лет её выдали замуж, в тридцать пришла старость. Судьба Гуан была проста, как судьбы миллионов китайских женщин-крестьянок. Если бы у Гуан спросили: «Чего больше всего ты видела на земле?» - она бы ответила: «Неправды». Неправдой отняли у её родителей помещик и староста землю, неправдой разогнали по свету её семью, нечестно платил надсмотрщик её внуку.

Спокойно в тёмной глубине неба мерцали звёзды. Стояла бабушка Гуан у своей фанзы, старенькая, сгорбленная, с седыми волосами, заложенными в маленький узелок на макушке, в стареньком, с большой заплатой на плечах платье, стояла и думала. Думала о своём сыне, о своём внуке Шао Яне; какая у него будет жизнь?

Точно на крыльях.ветра прилетали в село вести о далёкой армии Мао, о славных её делах. Не знала бабушка Гуан, живы ли её сын и внуки - отец и старшие братья Шао Яня. Десять лет уже они на Севере. Ушли на Север бороться с неправдой! Победить неправду! Приходили от них люди,: говорили: живы, здоровы… А где они теперь?

Бабушка Гуан снова вошла в комнату и села за работу, поближе к слабенькому огоньку коптилки. Нужно было шить, но руки не поднимались. Где же так долго задержался Шао Янь?

Шао Янь пришёл, когда бабушка Гуан, глядя на угасающий фитилёк, решила: «Догорит фитилёк - пойду узнавать, где внук и что с ним случилось!» Но вдруг, неожиданно подняв голову, увидела перед собой Шао Яня. Он вошёл совсем неслышно, рубашка была окровавлена. Шляпу он держал в руке и смотрел на бабушку Гуан неподвижными тёмными глазами.

- Что случилось, Шао? - опуская руки на колени, только и смогла спросить бабушка.

Волнение перехватило ей дыхание.

- Я пришёл не один, бабушка, - поспешно сказал Шао Янь.- Со мной Сю, Ень и новая девочка из Ханьпу… Они голодны…

Бабушка Гуан отложила трясущимися ру ками свою работу,

- Что с тобой, Шао? Кто тебя так?

- Бабушка, не волнуйся… Он не выгонит меня с работы… Завтра я пойду с носильщиками в Чо… на рынок…

- Кто не выгонит? За что тебя гнать? Сердце бабушки Гуан болезненно сжалось.

Не узнал ли помещик об отце и братьях Шао Яня? Какую беду пережил сегодня её внук? Она растерянно, неуверенной походкой подошла к коптилке, поправила фитилёк, достала с полочки миску с кашей, развернула укутанный в одеяло чайник с тёплой водой.

- Шао Янь, - просила она, - расскажи мне всё, мальчик мой, не скрывай ничего…

В фанзу вошли Сю Ли, Ли Ень и Цзун-Цзунгу. Они нерешительно остановились в дверях, молчаливые, измученные, изнурённые. У девочек лица были заплаканы. Цзун-Цзунгу смотрела на бабушку глазами, полными слёз. Щека Цзун-Цзунгу, рассечённая плёткой надсмотрщика, вспухла и посинела.

Бабушка схватилась обеими руками за голову, заохала, засуетилась ещё больше, налила в чугунок холодной воды.

- Умойся, Сю!… И вы умойтесь, Ень, и ты, девочка!… Это вы только с работы! Маленькие вы мои!