Журнал «Пионер» - Пионер, 1939 № 11

XV век был во всей Европе временем перехода от деревянного к каменному строительству. Только что переоделись в камень города Италии. Во Франции вслед за городскими церквами, дворцами и общественными зданиями стали возникать и каменные дома простых граждан. В Германии начали строить первые каменные здания городских управлений.

Для людей того времени переход из деревянного здания в каменное означал не только замену непрочного, горючего строительного материала другим, более долговечным: каменная постройка для них была знаком прочной, спокойной жизни, рассчитанной на детей и внуков, произведением богатых городов, подчинивших себе деревянные деревни, созданием государства, собравшего вокруг себя разрозненные области и поместья.

Только каменным могло быть поэтому главное здание молодого московского государства и обширным, как дворцы, общественные здания и церкви итальянских городов.

Так и спланировал Аристотель новый-московский собор.

Но как строить дальше? Как вырастить здание на заложенном фундаменте? Как вывести его стены и кровлю? Как выразить в его каменных формах спокойное величие Московского государства, защитившего Европу от нашествия татар, упорно и цепко притягивающего к себе разрозненные русские области?

Этого Аристотель не знал.

Страх и беспокойство, невидимые москвичам, скрывались за его стремительной, уверенной деятельностью.

Он бегал по улицам Москвы, осматривал ее дома, надеясь найти в их архитектуре указания для своей постройки.

И ничего не находил.

Он оказался в положении рисовальщика по фарфору, который попал бы в город, где население употребляет только посуду из прессованной бумаги и выбрасывает ее после еды. Таким «бросовым» товаром в Москве были дома. Они строились до очередного пожара, не больше чем на пять - десять лет. Потому что через каждые десять лет Москва выгорала целиком.

Сруб с дверью, окнами и крышей назывался клетью. Жилая клеть - избою. Изба могла состоять и из нескольких клетей, связанных одной крышей. Москвичи срубали ее в несколько дней. Те, кто не хотел или не мог сам себе построить дом, могли купить его готовым. В Москве был специальный рынок домов: «Скородом». Там продавались срубы и целые избы. Дома были дешовым рыночным товаром, сменяемым после каждого пожара. Основой каждого дома, и бедняка, и боярина, и великого князя, была клеть.

Чтобы построить большой дом, ставили рядом несколько клетей. Так создавались избы в две, три и четыре клети. Очень богатые и властные люди строили себе дома из целого ряда изб, соединенных переходами и галереями. Таким был дворец великого князя. Он состоял из десятка разнообразных построек.

Забота москвича о своем доме сказывалась не в самой постройке, а в ее украшении, в ее внешнем наряде. Москвичи «обряжали» дом, надевали на него украшения, как на человека. Купив или наскоро срубив себе клеть, они вешали на голые бревенчатые стены горницы чистые полотенца, куски ткани, вышитые и вытканные с любовью и большим искусством. Такие же украшения они накладывали на дома снаружи, только не вышитые и не тканые, а вырезанные из дерева.

Аристотель с изумлением увидел даже в каменных церквах московского Кремля колонки, завязанные и перевитые, как куски ткани, каменные украшения на сводах, свисавшие как полотенца в избах.

Дом москвича был не городским домой: он был создан деревней и целиком приноровлен для деревенской жизни. Как же вырастить из такого' города здание обширное, просторное, долговечное - общественное здание, заказанное Аристотелю?

7. Остатки городов

ЛЕТОМ, едва выведя свою постройку из-под земли, Аристотель уехал из Москвы.

Он посетил Суздаль, Ростов, Владимир - древние русские города, бывшие столицы русской земли.

Когда-то они были центрами торговли, связывающими новгородский и европейский Запад с восточными странами. Западноевропейские купцы здесь встречались с арабами и персами, приплывавшими вверх по Волге.

Теперь и Владимир, и Ростов, и Суздаль доживали свой век на службе у Москвы. Разоренные татарами, униженные московскими князьями, растерявшие нити своей обширной торговли, они боязливо жались в своих дряхлеющих стенах.

Но в общественных зданиях этих городов, полуразрушенных татарами и княжескими усобицами, Аристотель увидел подлинную городскую архитектуру. В них связывались западная стройность с узорностью, любимой на Востоке. Белокаменные простые и мощные стены были покрыты удивительной каменной резьбой - фантастическими узорами и животными, вырезанными из камня.

Глядя на эти постройки, Аристотель почувствовал себя так, будто впервые после своего отъезда из Италии глотнул городской воздух.

А когда он увидел владимирский собор, он сказал:

- Это - дело каких-то наших мастеров.

Он ошибался. Итальянский мастер не мог себе представить, что такое прекрасное, стройное городское здание мог построить кто-либо иной, кроме его соотечественников.

Теперь он понял, почему великий князь приказал ему строить московский собор по образцу владимирского.

8. «Гиперборейский» океан

ПРИЕХАВ в Москву из Владимира, Аристотель поручил постройку собора своему сыну и ученику и отправился в дальнее странствование. Он проехал и прошел около 3 тысяч километров, двигаясь на север, неделями не встречая человеческого жилья, ночуя в лесных сторожках и под деревьями. Он побывал в Соловках, прошел по Мурманскому побережью. Обратно он ехал озерной дорогой по Онежскому и Ладожскому озерам, Неве, Волхову.

В архиве города Милана найдено его письмо миланскому герцогу Галеаццо, написанное после возвращения в Москву.

Это письмо - единственный свидетель удивительного путешествия Аристотеля. Но рассказано в нем очень мало. Причину этой сдержанности указывает в письме сам Аристотель: «О вещах, которые истинны, но кажутся ложью, лучше молчать, чтобы избегнуть безвинного позора».

При дворе миланского герцога о северных странах знали только по рассказам монастырских «космографии». От путешественника ждали описаний вечной, «гиперборейской», ночи. Ждали рассказов о величайших в мире горах, из которых вытекают русские реки Волга и Днепр, о лапландцах, живущих в пнях и небольших пещерах.