Эсмира Исмаилова - На берегах Босфора [Стамбул в рецептах, историях и криках чаек] [litres]

Каждое утро я распахиваю окно в суматошный мир гудящих мопедов, отбойных молотков непрекращающейся стройки за углом и пронзительных выкриков мусорщиков, которые, словно муравьи, уже сколько столетий снуют по городу с тележками, груженными пыльным хламом. Вначале, завидев такую тачку, я переходила на противоположную сторону или вовсе сворачивала в переулок, обрекая себя на дополнительный крюк. Не хотелось лишний раз глядеть в глаза человеку, вынужденному влачить существование – такое же тяжкое, как и его ноша. Со временем я свыклась с протяжно-тоскливым скрипом деревянных колес и практически перестала замечать мусорные телеги, как мы не замечаем фонарные столбы или провода между ними. Вскоре я заметила, что сгорбленные фигурки начали мне кивать и как-то застенчиво, почти незаметно улыбаться. Я ответила тем же и даже тихо произнесла: «Merhaba» [35] Здравствуйте ( тур .) . Чумазый парнишка махнул рукой и скрылся за поворотом, и я надеялась, что, может быть, он даже не понял, что я не местная. Эта мысль приятно согревала и вдохновляла на новые подвиги: я должна заговорить по-турецки!

Пока ты турист, в Стамбуле к тебе относятся снисходительно, потому что знают, что через день-другой ты скроешься за раздвижными дверями аэропорта и больше не будешь мозолить глаза своей бесполезностью.

Толпы туристов, направляемые сомнительными гидами, мечутся от одной достопримечательности к другой, параллельно потребляя тонны некачественной еды, которую им выдают за высокую кухню османских султанов. Они крутятся на крохотном пятачке района Султанахмет между Айя-Софией и Голубой мечетью, заскакивая в поражающую воображение Цистерну Базилику, после чего отправляются на один из крупнейших в мире рынков Капалы Чарши и, конечно, Египетский базар – за специями в качестве подарков для родственников. Когда-то я и сама прошла по этому усеченному маршруту ничего не успевающих туристов, оставляющих в своих сердцах лишь смазанные впечатления. Со временем они настолько истончатся, что их едва можно будет наскрести на пятиминутный рассказ в кругу друзей. Именно так в голове однажды соединились воедино соборы Парижской Богоматери, миланский Дуомо и Нотр-Дам де Страсбург, оставив лишь приятное послевкусие от проведенного времени под их сводами.

Я стала сторониться проторенных дорог к культовым постройкам, чей внешний вид был доведен до неузнаваемости толстым слоем свежей штукатурки и сотнями пластиковых табличек «DO NOT TOUCH» [36] Не трогать ( англ .). . Перестали нравиться слащавые голоса чрезмерно любезных экскурсоводов, которые описание жизней отрапортуют, как скупой список ингредиентов к постным щам. Хотелось окунуться в настоящий мир никому не известной истории, ведь в действительности она была именно такой – спрятанной от глаз, живущей в полушепоте едва слышных интонаций, которые и по сей день летают среди полуразрушенных стен старых усадеб Балата [37] Традиционный еврейский квартал в европейской части Стамбула на западном берегу залива Золотой Рог. ; они обитают в лестничных пролетах модерновых подъездов Перы [38] Старое название венецианских и греческих кварталов, входящих сегодня в состав района Бейоглу в европейской части Стамбула. и за слуховыми окнами нежилых этажей под черепичными крышами. Там никогда не было маляров и реставраторов, представителей Министерства культуры или Комитета по охране объектов культурного наследия. Даже ЮНЕСКО вряд ли догадывается, что за обшарпанными фасадами покосившихся зданий позапрошлого века, мимо которых не пройдет ни один турист, скрываются эдвардианские интерьеры, присыпанные вековой пылью. И эти дома – никакие не музеи, на них нет табличек, и тем более никто не продает билеты на входе. К ним даже невозможно указать точный адрес, потому что они не нанесены на карты. Рядом с ними можно оказаться лишь случайно, затерявшись в сказочных лабиринтах цветных домишек с полукруглыми эркерами и гигантскими фикусами, свисающими с портиков над дверями.

И тогда я поняла, что мне непременно нужно подружиться со Стамбулом, заговорить на его языке, проникнуть в его мысли, и, может быть, тогда он допустит к своим сакральным дверям и даже позволит заглянуть одним глазком в замочную скважину, покрытую бирюзовой патиной времени.

Первые два месяца меня называли обидным словом «ябанджи» [39] Иностранец ( тур .). . Где бы я ни оказывалась, кругом были недовольные взгляды и тихое шипение: «Ябанджи»… Я могла просто стоять и молчать, но кто-то непременно бросал в меня как бы между прочим это скверное прозвище. А стоило открыть рот, как я тут же жалела об этом и бежала прочь, не понимая, в чем же моя ошибка. Прошло время, и стало ясно, что

ябанджи – это такой особый вид идиота, который уже не турист, но все же никогда не станет стамбульцем.

Он все делает не так и оттого раздражает окружающих своим тотальным невежеством. Вскоре я стала бояться этого существительного и вздрагивала каждый раз, когда кто-то складывал губы особым образом, чтобы произнести с легким придыханием ужаснейшее из слов.

Ябанджи… Так меня называли в мясной лавке, когда я просила разделать баранью корейку для гуляша; в рыбном ряду, если я интересовалась, сегодняшний ли у них леврек и как готовить кальмаров. «Ябанджи», – прошипел таксист, когда я перепутала адрес и мы оказались на другом берегу Босфора, а потом два часа стояли в пробке, чтобы вернуться обратно. В конце концов, я даже записала несколько характеристик ябанджи со слов знакомых стамбульцев: я просто просила их коротко описать наивных смельчаков, которые, как и я, попали в чужой монастырь и теперь изо всех сил пытались избавиться от собственного устава.

Все пункты я каллиграфически записала от руки и повесила в кухне на холодильник. И вот что получилось:

Ябанджи никогда не знает, чего хочет и где это взять.

Ябанджи никогда не говорит по-турецки.

Ябанджи не ходит в рестораны, в которые ходят стамбульцы.

Ябанджи платит всегда в три раза дороже, чем вещь того стоит.

Ябанджи слишком строго воспитывают детей.

Ябанджи часто не любят кошек.

Ябанджи не понимают, как может быть сорок видов домашних оливок, и всегда покупают некачественные в банках, которые для них же и производят.

Ябанджи пьют кофе перед завтраком.

Тщательно обдумав все пункты, я поняла: хоть призрачный, и все же шанс избавиться от унизительного статуса «ябанджи» у меня был, и я решила незамедлительно приступить к покорению новых языковых вершин. Дип встретил такой энтузиазм без особого воодушевления: мои увлечения обычно оставляли его без ужинов, долгих душещипательных бесед под сентиментальным абажуром и глубокого сна – он никогда не мог спать при свете ночника с моей стороны кровати. Вначале нашей совместной жизни мы долго спорили на эту тему, пока я наконец не отвоевала законное право читать по ночам. Я нагромоздила на икеевском столе из карельской березы (идеальный предмет из последней коллекции) стопки учебников и разговорников, отыскала с десяток обучающих сайтов и, конечно, прибегла к помощи русскоязычного турка, что предлагал услуги опытного репетитора в соцсетях. Отныне три раза в неделю по вечерам я запиралась в кабинете и постигала тонкости турецкого, искусно преподносимые очаровательным Ахмет-беем. Он был не стар и не молод, не страшен и не красив – одним словом, идеален, чтобы не отвлекаться от изнурительных попыток повторить неподражаемую турецкую интонацию. Но сколько бы я ни старалась, как бы ни скручивала язык трубочкой и ни закатывала глаза, как это делают турчанки, он терпеливо качал головой, и мы повторяли все заново. Он свято верил в то, что ни один язык не похож на турецкий и никогда не сравнится с ним по красоте и сложности. Я не спорила, хотя день ото дня в голове возникало море вопросов, которые, как правило, оставались без ответа Ахмет-бея, не терпевшего никакого компрометирующего контекста.