Эсмира Исмаилова - На берегах Босфора [Стамбул в рецептах, историях и криках чаек] [litres]

– Проходите.

Я быстро засеменила к окну, перетекавшему в длинную узкую террасу, что выходила на ту самую Истикляль. Правда, с этой высоты улица выглядела иначе: верхние этажи зданий, которые так сложно было разглядеть снизу, представали во всем великолепии художественного гения архитекторов и скульпторов, работавших над этими каменными исполинами.

– Лепота, – произнес тот же мужчина средних лет, напомнив киногероя Ивана Васильевича, который менял профессию. Тот же клинок бороды, те же глубоко посаженные глаза и, главное, странный акцент…

Вокруг не было никаких атрибутов маникюрного салона, так что я начала сомневаться и потянулась за телефоном, чтобы позвонить Юле, но незнакомец меня оборвал весьма странным вопросом:

– Какой у вас репертуар?

– У меня? Ну…

Я бы многое отдала, чтобы узнать, о каком репертуаре шла речь и ответить как полагается. Я запнулась, используя время для того, чтобы получше рассмотреть странного человека. Он выглядел безупречно, одет был, пожалуй, немного вычурно, но это не сильно бросалось в глаза. Винтажный налет добавлял нотку привлекательности, поэтому я с удовольствием разглядывала детали его изысканного вельветового пиджака баклажанового цвета и изумрудные брюки в тончайшую полоску. Он снова странно посмотрел на меня и возмущенно спросил:

– Вы не певица, так ведь?

Я смешно замотала головой, вытягивая вперед руки. Как же называется то, зачем я сюда шла? В минуты волнения моя память отключалась, и я начинала мямлить что-то несуразное.

– Что с вашими руками? – И он достал из кармана очки, чтобы рассмотреть их повнимательней, но я вовремя отдернула, спрятав нуждавшиеся в обработке ногти.

– Я не певица, – наконец выдавила я из себя. – Простите, видимо, произошла ошибка, но я очень рада, что вы говорите по-русски… Это такая редкость…

– Что редкость, милочка? Русские на Гранд-рю-де-Пера редкость? Ты, видно, не местная…

Я закачала головой, подтверждая его догадку, а он театрально устремил свой взгляд вдаль, как будто задумался о чем-то очень важном. Наконец он взял себя в руки, вытянулся в струнку и, смешно чеканя слова, произнес, глядя в пол:

– Имею честь представиться. Плещеев. Из дворянского рода. Из белоэмигрантской волны.

Раскрыв рот, я смотрела на этого взрослого человека, который откровенно разыгрывал меня с самым что ни на есть серьезным видом. Я учтиво улыбнулась и представилась, протягивая ему руку:

– Мы здесь недавно. С дипломатической миссией, – произнесла я очень странно, так что сама удивилась чопорности своей интонации.

– Очень рад, – не унимался обворожительный Плещеев, предлагая мне локоть и выводя в просторный зал, который я недавно рассматривала с искренним восторгом.

– Бальная зала графини. – И он медленно обвел рукой все помещение, как будто я могла его не заметить. – Фрески на потолке создавались самим Николаем Калмыковым. Его здесь назвали Наджи Калмыкоглу. Чувствуете подражание Византии? – И я быстро закивала головой. Сине-желтые цветочные орнаменты отдаленно напомнили росписи в Святой Софии, но я промолчала об этом, так как мой новый знакомый дворянин продолжал проникновенный экскурс.

– На этом паркете танцевала сама Лидия Арзуманова. Слышали ведь про нее? – И он, в надежде услышать утвердительный ответ, слегка отошел, но я всего лишь грустно покачала головой. – Она же Лейла Арзуман. Это-то имя наверняка слыхали?!

– А это имя мне, кажется, знакомо, – спешно соврала я и тут же покраснела.

– Вот видите, а говорите, не знаете. Наши люди все знают. Арзуманова основала здесь первую балетную студию. Без нее бы ничего не было! Газетчики сходили с ума после ее выступлений, посвящая ей целые развороты. Вот это были времена… Пойдемте, я покажу вам интересное местечко. – И, не дожидаясь ответа, он вежливо пропустил меня в дверь, и я почувствовала себя немножко героиней прекрасной эпохи, когда дамы выглядели как нимфы. Конечно, протертые на коленях джинсы и вправленная рубашка слегка отдаляли меня от воздушного образа мифического существа, но я рассчитывала на дальнозоркость графа и потому держалась ближе к нему.

Оказавшись на улице Гранд-рю-де-Пера (он настаивал именно на этом названии улицы Истикляль), мой очаровательный спутник оживился и, чувствуя себя в своей стихии, начал рисовать мне невероятные картины прошлых лет, вдаваясь в тонкие детали запутанных имен и сюжетов.

– Видите вон ту лоджию? – Он привстал на цыпочки, будто хотел дотянуться до кружевного балкончика под самой крышей. – Каждое утро профессор Селифанов начинал виртуозными распевками прямо над головами прохожих. У него был сильный баритон. Кстати, член Императорского музыкального сообщества – до революции, конечно. Здесь играли Чайковского, Глазунова, Римского-Корсакова. А Стравинский! Только благодаря нашим музыкантам эти великие имена и узнали.

Плещеев говорил о революции, о которой мое поколение знало лишь из параграфов учебников истории, как о чем-то свершившемся совершенно недавно. «Вот здесь, в доме 385, когда-то был книжный магазин «Культура», где продавали литературу на русском языке». – И я почти слышала тихий говор особой русской речи разочарованных дворян, бежавших от неминуемой гибели в родной стране.

1919-й год… Затем 20-й и 21-й… Это был вынужденный исход почти двухсот тысяч потерявшихся судеб, покинувших обжитые усадьбы, дворцы и квартиры и заброшенных волею судьбы в оккупированный Антантой город. Многие видели в этой эмиграции исторический смысл, успокаивая себя тем, что возвращались в лоно Константинополя, Второго Рима, который всегда играл едва ли не ключевую роль в культурной жизни Российской империи. Тогда османский Стамбул предоставил им кров и помогал выживать.

В те годы русские эмигранты селились в районе Бейоглу, по которому мы так неспешно прогуливались с потомком одной из фамилий, нашедших в этом городе постоянное пристанище.

– Смотрите! – закричал Плещеев. – Вот Цветочный пассаж. Мы обязательно должны зайти! Там просто невероятно!

Мы шагнули за ворота и оказались в милейшем из мест, представлявшем собой совершенно очаровательный внутренний дворик, окруженный домами, в окнах которых так тонко отражался роскошный блеск ар-нуво. Эта поразительная галерея была проникнута ощущением декаданса, связанным с красивейшей историей и громкими именами.

– Вот здесь, на этом самом месте, русские княгини торговали прекрасными тюльпанами и гвоздиками. Порой богатые горожане приходили, чтобы только посмотреть на них, на их выдержку и осанку – вы же меня понимаете?