Эсмира Исмаилова - На берегах Босфора [Стамбул в рецептах, историях и криках чаек] [litres]

Дойдя до Большой мечети Меджидие, мы сели за шатающийся столик с прекрасным видом на проходящие корабли. Амка нетерпеливо болтала ногами в ожидании шарика мороженого, а я принялась рассматривать причудливые формы необарочного сооружения, как будто парившего над изумрудной гладью Босфора.

Два тонких минарета, увенчанных тончайшими шпилями, казалось, соединяли землю с небом. В их амбициозном вызове было столько величия, что я на мгновение представила всю силу эмоций, которые испытывают верующие, находясь перед этим святилищем.

Внутри мечеть была еще более прекрасна, чем снаружи. Окутанная нежным флером розовых мозаичных стен и тончайшей золотой росписью, которую собственноручно каллиграфировал султан Абдул-Меджид, она похожа на сказочный дворец с высокими стрельчатыми окнами, глядящими на Босфор. Я так впечатлилась красотой этого сооружения, что совсем не заметила, как шустрый официант давно принес мороженое и моя крошка, чумазая и счастливая, заканчивала уплетать его. В нескольких метрах от нас пришвартовывался прогулочный катер с алым флагом на высоком флагштоке.

– Турецкий флаг! – уверенно заявила дочка, продолжая выскребать остатки мороженого из металлической креманки. Я удивилась, ведь нам еще не приходилось обсуждать эту тему. – Это мы в садике проходили, – пояснила она.

– Здорово! А что еще вы проходите?

– Еще Ататюрка, – она говорила обо всем этом так, как если бы они проходили дни недели или времена года. По крайней мере, мы в садике изучали именно это.

– И кто же такой Ататюрк?

– Ататюрк спас весь мир. Его любить надо. – Она протянула свой крохотный пальчик, указывая на портрет всеобщего любимца у входа в кафе. С тех пор, где бы мы ни бывали, она всюду замечала однотипные картинки и серьезным голосом рассказывала истории о спасении Ататюрком планеты, Беларуси, Вильнюса и Ташкента – в общем, всех мест, где когда-либо бывала. Я не переубеждала, тем более скоро мы сменили садик. Интересовало меня совсем другое: как воспитатели, не знавшие ни слова по-русски, донесли такой сложный контент до маленького ребенка? Все оказалось просто: они вводили нужные фразы в Гугл-переводчике и методично давали ей прослушать.

Именно тогда я поняла, что жить в Стамбуле, не имея четкого мнения на тему великого «отца турок», у меня не получится.

Однажды во время утренней прогулки в потрепанном веками квартале Балат по ту сторону Золотого Рога я стала участницей удивительного представления, которое потрясло меня до глубины души и до сих пор держит в напряжении. Из окна ссутулившегося домика времен Абдул-Хамида высунулась старушка, чтобы повесить выстиранный красный флаг Турции и стереть пыль с фотографии, что была приклеена тут же, на оконной раме. В красивом мужчине на ламинированном фото я сразу узнала Ататюрка. Старушка улыбнулась, и мне захотелось поговорить.

– Вы любите Ататюрка? – Вопрос, скорее всего, прозвучал глупо. Но отчасти виной этому были мои скромные знания турецкого языка, а не плоское мышление, хотя и этого у меня никто не отнимал.

Женщине вопрос не понравился, но тема ее задела, и она нарочито громко, чтобы соседки, бездельничавшие в соседних окнах, непременно услышали ее пламенную речь, произнесла:

– Ататюрк – мой отец! А я – его дочь!

Ее речь звучала так убедительно, что я на мгновение задумалась, не подразумевает ли она биологический аспект родства, и начала прикидывать возможный возраст дочери Ататюрка,

но тут скучавшие соседки вступили в беседу, заявив, что они тоже его дети. Все встало на свои места, и я облегченно вздохнула. По напряженной паузе я чувствовала, что теперь наступила моя очередь признать духовную близость с человеком на фото, но я не могла так легко бросаться подобными фразами и была тут же признана идеологически неверной. Посыпался ворох заученных на зубок цитат великого лидера о том, «какое счастье быть турком» и все в таком духе. Большую часть я, естественно, не понимала и только удивлялась, как много способна выдать память раздосадованных женщин. В конце концов мне пришлось извиниться, и я быстро свернула в переулок, который должен был вывести на улицу Абдулезельпаши. Там легко можно было запрыгнуть в желтое такси и броситься прочь домой от странных встреч, не суливших мне ничего хорошего.

Одержимость чем бы то ни было всегда пугала меня. Возможно, поэтому вот уже много месяцев я избегала разговоров о загадочном человеке, чьи портреты не заметить было гораздо сложнее, чем вписаться в Триумфальную арку во время пешей прогулки по Парижу.

Ататюрк был везде! Говоря слово «везде», я подразумеваю статью в словаре Ожегова, определяющую его как «во всех местах» и «повсюду».

Растяжки с изображением мужчины с глубоким взглядом каскадами украшали дороги, как обычно это делают гирлянды в преддверии Нового года. Гигантские портреты были развешаны на каменных заборах времен империи и инкрустированы в бетонные конструкции вдоль дорог. Портретики импозантного мужчины висели у входа во все рестораны и забегаловки независимо от ценовой политики и типа кухни. На кассах, дверях, в фанерных домиках для бездомных котов и собак, окнах брендовых магазинов то тут то там были бережно наклеены крохотные открыточки, с которых гордо смотрел на меня отец турецкой нации. Жилые кварталы не были исключением: казалось, каждый уважающий себя стамбулец считал долгом отдать дань памяти этому великому политику, о котором спустя почти сто лет после смерти говорили так, будто он до сих пор вершил судьбу страны. Такое тотальное поклонение вселяло странное чувство: с одной стороны, мне хотелось тоже иметь в своей жизни авторитетное лицо, которое служило бы примером во всем; с другой – создание кумиров всегда было сопряжено с опасным риском: а вдруг это не он?

Время в Стамбуле бежало так стремительно, что неделя едва умещалась в четырех суматошных днях. Куда пропадали оставшиеся три, я не знала. Я не заметила, как дождливую ветреную весну сменило влажное прохладное лето (кто бы мог подумать, что в курортном Стамбуле такая погода!), и по старой привычке, выходя из дома, я натягивала растянутый льняной кардиган грубой вязки. Мне было настолько не до красоты, что свое отражение в зеркале я видела лишь дважды в сутки – во время чистки зубов, и то большую часть этого времени я покачивалась с закрытыми глазами из-за хронического недосыпа. Я начала работать по ночам, хотя до этого громко ратовала за полноценный отдых в темное время суток. У меня был с десяток серьезных доводов, которыми я бравировала перед одинокими подругами, проводившими вечера в клубах или за просмотром сериалов. Теперь я стала одной из них: только, в отличие от моих приятельниц, я наслаждалась не терпким мерло и гением Вуди Аллена у экрана, а тишиной и одиночеством, которые дарили мои секретные ночные вылазки.