Эсмира Исмаилова - На берегах Босфора [Стамбул в рецептах, историях и криках чаек] [litres]

Мой эмоциональный гид старался удивить пикантными подробностями жизни русской интеллигенции, за что я мысленно благодарила его и беспрекословно следовала за ним, как первоклассница за классным руководителем на первой в своей жизни экскурсии.

– Пойдемте скорее, я покажу вам, где выступал Вертинский. Видите эту зеленую дверь? – Он указал на запаянный вход недалеко от Генконсульства России. – Здесь было известное кабаре «Черная роза». Вот тут, за углом, ресторан «Медведь». Чуть дальше – «Карпыч». Из его окон русские песни разносились по округе до утра. А кондитерская «Петроград»? Знаете, какое суфле там подавали?

Конечно же, я не знала ничего из жизни того далекого Стамбула, который сегодня утром раскрыл еще одну из своих маленьких тайн. Я не могла представить себе, что здесь, на главной улице этого города, когда-то была слышна русская речь, работали мастерские по пошиву платьев «а-ля рюсс», сновали уличные продавцы пирожками с капустой, кварталы пестрели русскими названиями ресторанов, подававших наваристые борщи.

За кассой когда-то известного «Ренессанса» сидел профессор математики Петербургского университета, а чесночные пышки пекли благородные девицы, говорившие между собой по-французски так же просто, как и на родном языке. По вечерам они собирались в доме какого-нибудь именитого музыканта и проводили долгие вечера у рояля, вспоминая милые сердцу мелодии далекой родины.

После прихода к власти Ататюрка белоэмигранты начали спешно покидать Стамбул, боясь того, что их могут насильственно вернуть в совершенно чужую теперь для них страну – диковинный Советский Союз. Они организованно переезжали в Грецию и Чехию, Сербию и Болгарию. Франция, потерявшая большую часть мужчин во время Первой мировой, охотно выдавала им визы и трудоустраивала на заводе «Рено». Аргентина приняла тех, кто был согласен работать на земле. Германия искала банкиров и скорняков. Так, довольно быстро стамбульские улицы позабыли импозантную русскую публику, но ненадолго. Очень скоро они узнали новый тип русского человека в лице веселого туриста, которому на этот раз нужно было совсем другое: солнце, море и «all inclusive».

Мы выпили с Плещеевым кофе у Галатской башни, после чего он скромно произнес:

– Услуги экскурсовода оплачиваются только наличными. Терминала пока нет. 300 лир. Для вас это не очень много?

– Так вы экскурсовод? – И почему только это меня так удивило?

– А кто же еще вам рассказал бы столько всего интересного?

Действительно, такой поворот был вполне логичным. Я представила, как долго будет смеяться Дип, когда я расскажу ему вечером эту историю. Конечно, я могу не посвящать его в нелепую оказию с экскурсоводом, но умолчать о чем-либо – это не про меня, поэтому сегодня весь вечер я буду точно предметом его насмешек.

– Простите, а почему вы не сказали мне утром, что вы экскурсовод?

– Да утром вообще была настоящая путаница! Я набираю девочек-певиц для работы в отелях в Анталии. Все были ни то ни се, и тут вы!

– Но я же сказала, что не певица…

– Да, вы сказали, что из дипмиссии. И я решил, что вам обязательно нужно узнать историю белоэмигрантов.

Я кивнула и вспомнила про несостоявшийся маникюр.

– Утром я шла в салон и по ошибке забрела к вам.

– Так это, наверное, к Юле? Она в соседнем подъезде. В нашем доме.

– А та квартира с расписными потолками? Она не ваша?

– Ну что вы, дорогая моя, знаете сколько стоит та квартира? Я сдаю ее для официальных мероприятий, бракосочетаний или фотосессий. Как агент.

Мне было сложно разобраться в странном чувстве: ощущение очень тонкой одураченности с дворянским оттенком никак не исчезало. Я положила деньги за экскурсию на стол. Мой лжедворянин немного смутился и быстро пересчитал купюры.

– Но… но я настоящий Плещеев. Могу паспорт показать. Кстати, если будете рекомендовать меня знакомым, в следующий раз сделаю вам хорошую скидку. – И он протянул мне потертую визитку.

Обратно я возвращалась пешком. Я проходила мимо ажурных балконов оперных див, пассажей с благородными цветочницами и ресторанов, в которых пел Вертинский, и понимала, как все-таки чудно, что этот город опять подарил мне удивительный день, так скромно рассказав о собственном великодушии, за которое я полюбила его еще больше.

10 ноября

О политНЕкорректном детском садике. – Человек, который спас мир. – Дениз, которая стенографирует в кафе. – Традиция под названием «М.К. Ататюрк». – Домашние пельмени под невероятно пряным соусом. – Номер 101 в том же «Пера Плаза». – Таинственный гобелен индийского махараджи. – О единении нации в 9:05 утра по стамбульскому времени.

Как только мы переехали, я сразу отдала дочку в канадский садик: в него было удобно добираться, да и само место мне показалось сказочным.

Трехэтажный старинный особняк располагался прямо на берегу Босфора, окруженный белоснежными ялы и обдуваемый свежими ветрами. Морской воздух – что может быть лучше для ребенка?

В саду никто не говорил по-русски, и мы надеялись, что в условиях такого шока Амка быстро овладеет английским, на котором велось преподавание.

Прошла неделя. Мы брели по пыльным улицам, сплошь засаженным апельсиновыми деревьями и дурманящим жасмином. Амка ныла, что хочет мороженого, а мне не терпелось скорее спуститься к Босфору, оказавшись у которого всегда дышалось легче и свободней. Совсем рядом раздался протяжный гудок огромного парохода, который стремительно удалялся в направлении Черного моря.

– Бежим скорей! Догоним его! – И мы, держась за руки, стали проворно спускаться по крутому склону, что вел прямо к гигантской висячей конструкции над проливом. Это был мост Мучеников 15 июля, названный так после военного переворота в 2016 году. Непрерывными вереницами тянулись по нему тысячи автомобилей, притормаживавших для того, чтобы полюбоваться красотами водной стихии под собою. Я представила, как великолепен должен быть Босфор, если взглянуть на него с такой высоты, но вход пешеходам был строго запрещен после участившихся случаев суицида.

Мы медленно брели вдоль дороги и болтали о детях с необычными именами в саду. Меня веселили наивные умозаключения четырехлетней дочери, и я старалась их запомнить, чтобы вечером поделиться с Дипом. Было неправильно, что из-за постоянных командировок он лишен возможности наблюдать за тем, как взрослеют девочки. Поэтому я хоть как-то старалась погружать его в удивительный мир детских суждений своими неказистыми пересказами по ночам. Почти в полном мраке я с трудом считывала его выражение лица. Он всегда улыбается, когда слушает меня, и вдруг резко начинает сопеть – значит, уснул, и я остаюсь одна со своими причудливыми воспоминаниями, которые хочется пронести в памяти как можно дольше.