Данико Ихошвили - Реальность человека 19 века. Мир прошлого из впечатлений и мнений современников

Акварель с видом Пекина

William Alexander

Число их в это время было уже невелико, потому что крупные негоцианты предпочитали жить в Гонконге, а в Кантон были водворены приказчики да миссионеры. Так как временем нужно было дорожить, то я немедленно взял рекомендованного проводника, паланкин с носильщиками и отправился в путь. Соображая, что в эту пору года (июнь) день в Кантоне оканчивается в семь часов, я надеялся увидеть значительную часть города и коснуться северной и восточной части его стены, которую штурмовали англо-французы. И ожидания мои не только оправдались, но были превзойдены.

Долговязые и, хотя худощавые, но мускулистые носильщики ходили крупной рысью, так что, измерив потом по плану пройденное ими расстояние, я убедился, что они делали около семи верст в час. Остановки были короткими: только чтобы дать проводнику время указать на предмет, заслуживавший внимание, а мне – взглянуть на него снаружи и очень редко внутри, только чтобы убедиться, что имевшееся у меня описание из «Treaty Ports» соответствует современности. Должен сказать, что эта книга, и еще «Путешествие» Девэ, сделанное лишь за три-четыре года до меня, были мне крайне полезны, но, к сожалению, не по моей специальности, то есть не по военной части.

Военные подробности приходилось добывать личным трудом, за что, впрочем, я и благодарен судьбе, потому что, вследствие этих личных обзоров, я приобрел хороший навык за корот кое время узнавать многое, да не только узнавать, а и запоминать раз навсегда. Для Кантона у меня был еще ментором капитан S., который, хотя и не сопровождал меня во время осмотра, но объяснил потом все, что могло интересовать меня с военной точки зрения. Оттого мое описание этого города вышло довольно объемистым и составило мой первый отчет в Главный штаб.

Отчет этот, правда, не был никогда обнародован, но я его видел когда вернулся с Востока в канцелярии военно-ученого комитета; только куда он, да и многие другие донесения мои девались потом – не знаю. Чиновник Барун, заведовавший этой канцелярией, тоже объяснить мне этого не смог… или не захотел. Быть может, об этом когда-нибудь и что-нибудь скажут генералы Обручев и Фельдман.

Полковник же Гельмерсен, я знаю, читал мои донесения и, письмом в Шанхай, предлагал мне даже немедленно их напечатать с уплатой гонорара в «Русском инвалиде» и «Военном сборнике»; но предложение это вовсе не было осуществлено до самого моего возвращения в Петербург, когда некоторые из моих рукописей я уже сам передал редактору, генералу Менькову, да и то списав их с черновых, у меня сохранившихся, а не с беловых, штабных.

Кантон некогда был богатейшим городом Китайской империи. Об этом свидетельствуют Стаунтон и все другие путешественники 18 и первой половины 19 столетий. В 1869 году это было уже не так. Открытие европейцами, по Нанкинскому миру 23 23 Первый из последующей в будущем череды мирных договоров, навязанных Англией и направленных на подчинение Китая 1842 года, Шанхая и других северных портов нанесло первый и очень сильный удар столице двух провинций (Гуандун и Гуанси), а война 1856—1860 годов довершила ее падение.

За кантонцами осталась слава торгашей и ремесленников; но достатки их сильно уменьшились с уничтожением монополии на внешнюю торговлю. Особенно же вредит Кантону соседство Гонконга: там, на почве «свободного обмена», цветет контрабанда, рядом с которой никакая правильная, то есть легальная, торговля невозможна. А тут еще пиратство в устьях Кантонской реки, откровенно поддерживаемое англичанами из того же Гонконга. Это пиратство нисколько не опасно для больших английских пароходов, посещающих Кантон, но очень опасно для китайских джонок, которые не могут бороться с разбойниками, всегда хорошо вооруженными винтовками и даже пушками, купленными в том же Гонконге. Кажется, что оно не совсем исчезло и теперь, когда центр его, Тонкин, стал французским владением.

Жилище мандарина (государственного чиновника)

William Alexander

Деревня и коттеджи

William Alexander

В Кантоне мне впервые удалось видеть образец плавучего города. Хотя я знал о его существовании еще со школьной скамьи, но не имел верного понятия о его наружности, считая самое название города метафорой. Между тем в действительности это настоящий город, вроде Венеции, только без домов и площадей на сваях, а исключительно из лодок, стоящих почти плотно одна к другой. Есть улицы и кварталы, есть своя полиция, свое право собственности не только на лодку со всем, что она содержит, но и на известное место на реке. Китайцы на своих лодках держат и живность, особенно уток и кур, яйца которых частью едят, частью употребляют на вывод цыплят. Да они и своих детей родят и воспитывают там же, из поколения в поколение.

Быстроту, с которой незаконное курение опиума распространилось по империи, можно оценить по тому факту, что только в 1821 году было использовано четыре тысячи сундуков с наркотиком, тогда как в 1832 году требовалось свыше двадцати тысяч, чтобы удовлетворить аппетит потребителя. Его вредоносные и подрывающие экономику эффекты были заранее известны имперскому правительству, как и средства, которые могли бы предложить доброжелатели, чтобы должным образом остановить ввоз в страну наркотика.

Более сорока лет назад губернатор Кантона под угрозами и мольбами отказался от этого опасного импорта, при этом, находя сантиментальные речи бесполезными, искусно указывал на денежную природу импорта: «Так оно и есть», – сказано в его заявлении, – «иностранцы, используя мерзкую и ядовитую субстанцию, извлекают из империи самые солидные прибыли и преимущества; но то, что при этом наши соотечественники должны слепо следовать этому разрушительному и манящему пороку вплоть до самой своей смерти, будучи необъяснимым, является фактом одиозным и прискорбным в высшей степени».

Но этот самый губернатор сам был печально известен тем, что курил опиум.

Увеличение пошлины, угрозы наказания и, очевидно губительные последствия в общечеловеческих масштабах все еще не могли противостоять страсти и мании к опиуму, за несколько лет поглотивших весь народ Китая. Контрабанда и незаконная торговля этим наркотиком продолжалась, пока Поднебесная не объявила войну Англии. На тот момент импорт опия превысил экспорт чая на три миллиона долларов в год, а разница в торговом балансе была восполнена серебром в нашу ( Англии, – прим. ред.) пользу.