Данико Ихошвили - Реальность человека 19 века. Мир прошлого из впечатлений и мнений современников

Роскошь и вкус внутреннего убранства дворца, по истине, достойны потомка халифов. Полы из редкой деревянной мозаики, отделанной и выполированной как самая дорогая мебель; громадные хрустальные люстры прямо из парижских фабрик, удивительных узоров, баснословной цены, висят целыми десятками; колоссальные венецианские зеркала в старинных золотых рамах затейливой резьбы покрывают собой стены; потолки: настоящий музей лепных мавританских арабесок…

А диваны и кресла бесчисленные залы, обитые какими-то невообразимо-прелестными атласами ярко- желтых и всяких других оригинальных цветов, усеянных пестрыми букетами неподдельного восточного вкуса, – заставляют засмотреться на себя даже такого равнодушного к внешнему декоруму человека, как я, грешный. Характернее и великолепнее всех – круглая большая зала под стеклянным куполом, вся в зеркалах и диванах. Хороши по своей фантастичности и спальни гарема.

Pure-piapa. Базальтовая колонна в Гвиане

Charles Bantley

Хедив Исмаил, этот новый, хотя и не особенно премудрый, Соломон, окончательно разоривший своими европейскими затеями и своим азиатским великолепием – эту несчастную африканскую страну, имел у себя ни более, ни менее как тысячу жен и конкубин ( незамужних наложниц, – прим. ред.), и, конечно, для каждой нужно было устраивать приличную ей обстановку.

Портреты старых хедивов, вопреки строгим правилам Корана, украшают залы зараженных европейским бесчестием вице-королей Египта. Мухаммед-Али, славный родоначальник их, глядит со стены неумолимо грозным властителем и разумным хозяином земли своей. Сановитым и смелым победителем-воином смотрит и сын его Ибрагим-паша, завоеватель Сирии. В красивом же лице Исмаила виден только один себялюбивый и сладострастный роскошник.

Единственный вид на гавани Александрии, полный пестроты и движения, на ее набережные, на ее чудное море, – с великолепной мраморной террасы Рас эль-Тина. Отсюда только можно рассмотреть хорошо, и ясно понять удивительные удобства Александрии как торгового порта.

Сухая, лишенная всяких побочных рек, долина Нила, прорезаемая одной громадной артерией этой реки-колосса, при впадении своем в море, обращается напротив того в целую перепутанную сеть бесчисленных рукавов, протоков, озер, заливов, искусственных каналов, разделенных длинными косами земли, мысами, островами, полуостровками, которые тоже представляют из себя своего рода настоящий лабиринт.

Эта-то страна вод и болотистых низин, ограниченная крайними рукавами Нила, известна истории под именем Египетской дельты. Большое озеро Мареотис, соединенное с Нилом каналами и засоренными протоками, составляет самую западную часть дельты, и, строго говоря, даже находится вне пределов теперешнего крайнего рукава Нила: Розеттского… Озеро это отделяется от моря только узким перешейком, точно также, как немного восточнее его отделяется от моря такой же узкой косой озеро-залив Этро, прежнее устье Канопийского рукава, еще восточнее, между Розеттским и Дамиеттским рукавами, озеро-залив Бурлос и, наконец, сейчас же за пределами Дамиеттского рукава, самое обширное залив-озеро Мензеле, чрез которое уже прорезает свое русло Суэцкий канал.

Весьма вероятно, что все эти озера-заливы ничто иное, как расширившиеся устья рукавов Нила, частью уцелевших, частью уже засорившихся, и что все эти косы, мысы, островки, отделяющие их, будто плотины от моря и обращающие эти озера в безопасные гавани – ничто иное, как накопившиеся в течение тысячелетий песчаные или илистые перекаты, нанесенные на границу своего постоянного встречного натиска с одной стороны волнами Нила, а с другой стороны волнами моря.

Александрия возникла именно на одном из таких узких перешейков, омываемых с юга озером Мареотисом, а с севера двумя своими морскими гаванями, прикрытыми островом Фаросом.

Может быть, в целом миpe невозможно было выбрать места более способного сделаться царицею всемирной торговли, как этот маленький архипелаг заливов и островов, через который громадный материк Африки, с ее золотом и слоновой костью открывал в вольное море единственный свой природный путь: русло Нила, прорезавшее от юга к северу всю эту недоступную часть света. В тоже время Александрия была почти таким же естественным портом и для западных стран Азии, для богатой пряностями Аравии, для Сирии Финикии, торговлю которой она унаследовала.

Со стороны Европы к ней точно также тяготели самые образованные и самые предприимчивые народы Средиземного и Черноморского юга 30 30 Речь о южных побережьях Африки и Востока … Словом, Александрия составляла собой узел, связывавший торговлю трех частей света, то есть почти всех без исключения действовавших тогда государств и народов миpa.

Гениальный взгляд великого македонского завоевателя сразу постиг это будущее значение города, который должен был возникнуть у устья Нила, на распутье трех материков, на водоразделе Индийского и Атлантического океанов.

На пути в Ливийскую пустыню, где Александр хотел посетить знаменитый оазис и храм Юпитера Аммонского, – древнего родоначальника египетской мудрости – он был поражен торговыми удобствами местности, лежавшей около небольшого селения Ракотис, и заложил тут новый «город Александра», который должен был стать преемником богатства и славы только что разрушенного им Тира. Молодой царь при себе велел разбить улицы будущей Александрии по плану славного тогда архитектора Динократа, типичного представителя тех колоссальных творческих замыслов древности, которым удивляется даже ничему не удивляющйся наш новый век. Этот возобновитель сожженного храма Дианы эфесской, еще до постройки дворцов и портиков Александрии, предлагал Александру Македонскому создать нерукотворный памятник его подвигов, который бы затмил собой все известные тогда чудеса света, всякие лабиринты и колоссы родосские; он вызывался обратить в гигантскую статую царя-завоевателя всю гору Афон, вырезав ее так, чтобы на одной руке царя покоился город с 10 000 жителей, а из другой руки низвергалась бы с горы в море большая река, соединяющая в себе все горные ручьи Афона.

Александрия весной 1869 года еще жила полной жизнью большого приморского города и первоклассной станции для путешественников и товаров, направляющихся из Азии и Африки в Европу или обратно. Пристани и склады завалены тюками, бочками, ящиками, мешками и пр.; целый флот кораблей и особенно пароходов стоял в гавани и деятельно разгружался. На площади Мухаммеда-Али, этом промышленном центре города, поутру до 8 часов и вечером после 4 толпились кучи купцов и совершались большие сделки. Но в воздухе уже витало предчувствие скорого упадка или, по крайней мере, ослабления этой бойкой торгово-транзитной деятельности.