Виктория Прессман - Правда о маяках. Книга пилигрима

Искусство с белого листа

«Да уж, в имперстве….,» – скажете вы. Хотя, что вы знаете об имперстве…? Так вот, в империях все слишком серьезно. А здесь, в этом маленьком богом забытом государстве на стыке империй пытаются не имея основ опереться на пустоту. Пожалуй, чтобы начать разрушать, идти от сложного к простому, надо прежде понять сложное, т.е. иметь фундаментальную базу знаний, понятий, опыта. И эти маленькие дети без корней, сидящие в комнате с видеоинсталляцией и записывающие что-то в свои тетрадки. Боже, они ведь не видели античных статуй, икон, из чего они будут сотканы? Эти пробирочные дети, живущие на старых заброшенных заводах. Дети третьего мира, без корней, без сердца.

Стою я на выставке современного искусства в абсолютно белой комнате, освещенной флюорисцентными огнями и слушаю белый шум. Где-то там, за окном, как и прежде идет дождь, в какой-то из соседних комнат вещает бородатый чудак. О чем это он? И где я в этом во всем?

Когда я проснулась, стали зажигаться огни в окнах дома напротив. Солнце зашло, мой день начинался. Предчувствие неминуемого раскаяния, докопаться до сути, прогнать заползающие щупальца страха и отголоски пустоты. Вечность, как и прежде, вошла без стука, как входит хозяин в свой дом. Затишье перед штормом, говорят, надвигается шторм, мое бурление на грани безумия. Куда ты несешь меня, мой Летучий Голландец, мой призрак, мой потерявший управление утлый челнок? По каким полутонам джаза мы будем обходить опасные волны? Но главное, не заглядывать в болота, не смотреть в глаза сиренам, не делать выдох после вдоха. И – дел невпроворот. Да, хотелось бы дел невпроворот. Я под колпаком осени, под колпаком своего маленького безумия, и мне уже не так холодно, огонь горит в моих зрачках, ветер, теплый, густой вечер, деревья как и прежде лучшие друзья… Может быть собаки? Нет, только те, которые снятся по ночам. И главное, чтобы не было страха. Всеми правдами и неправдами прогнать этот страх… Уходи…

Ко мне заходит хозяин квартиры. «Моего единственного сына убили… Я хочу, чтобы меня признали потерпевшим…, чтобы государство выплачивало мне компенсацию. Я ведь инвалид, а мой сын мог бы быть мне единственным кормильцем», – говорит он.

А бывает наоборот – старых больных родителей упекают в дом престарелых и еще при жизни продают их старый дом и впопыхах второпях все нажитое выносится на помойку. И эти люди мои друзья.. И я помогаю им избавляться от старого хлама их родителей, засунутых в дом престарелых, и по ходу забираю что-то нужное себе. Быстрые деньги, скорая смерть, счастливая старость… Жестокая правда жизни. И долго ли проживут те люди, которые упекли своих стариков в дом престарелых и как поведут себя с ними их дети? И кто я в этом во всем? Соучастница, сторонний наблюдатель, главный герой, потерпевшая, вечная мученица, Дон Кихот или Жанна Д’Арк? Но я знаю твердо, и пусть правда, как и прежде, режет глаза, я знаю, что надвигается шторм. Так сказали по радио. А еще, вроде как не так уж и холодно, черт возьми…

Как я 2 дня подряд проспала автобус или хороший-плохой человек…

Два дня подряд я просыпала автобус, который должен был везти меня в сторону Москвы. С какой-то ослиной упертостью я пыталась уехать, хотя чувствовала, что никуда не уеду и не вполне скорее всего понимала зачем мне вообще туда ехать, поэтому не знала, радоваться или печалиться мне по этому поводу. В те дни, в которые я должна была уехать в Москву, в итоге произошло много всего интересного. Я читала стихи на бывшем советском заводе перед маленькой аудиторией, большая часть которой не понимала мой родной язык, те русский. Потом я поднажралась, тк до завода мы встретились с подругой и пили за ее прошедший ДР, стоя у маленького прудика, в который я когда-то, пару десятилетий назад, швырнула щенка боксера, чтобы научить его плавать, а потом уже взрослого, старого, больного, оставила на произвол судьбы, и он умер от тоски и от боли. Подруга эта была русалкой речных заводей с абсентовых картин Мухи и на тот момент была влюблена в актера провинциального театра и местного ловеласа, не гнушаясь в то же время ухаживаниями и подарками нескольких поклонников. Хотя иногда она напоминала византийских красавиц. Огромные глаза, вьющиеся волосы, высокая и искрящаяся, но с какой-то родовой болячкой в душе.

После чтения стихов я заблудилась в коридорах пустого старого завода. Меня нашли и вывели. Из правды, из важного: произошла любопытная встреча. Опять-таки неподалеку от пруда, где я жестоко учила щенка боксера плавать, и где мы пили МАСИ с подругой, обсуждая влияние Ницше на наши судьбы, и постоянное присутствие божественного несмотря на любовь к Ницше. И где от нас за версту попахивало феминизмом. А так вот, из важного. Иду я, это было за пару дней до чтения стихов, за пару дней до распития МАСИ и за несколько дней до одного из дней когда я должна была уехать. Так вот, иду я вдоль стены старого города, это довольно высоко, такая узкая тропинка, ведущая к длинному Герману от одной из смотровых площадок. Иду, а навстречу мне женщина, внешне похожая на офисную работницу, с сумками, как будто отоварилась после работы. Пахнет от нее вкусно, блестят в темноте сапоги, идет мне навстречу и быстро что-то говорит на эстонском, я сразу же перехожу на английский, и вот, оказывается, она боится идти по этой тропинке, и спрашивает меня не опасно ли это. «Ну если у вас не очень высокие каблуки, – то не опасно…» «Дело не в каблуках. 2 года назад здесь зарезали женщину, маньяка нашли только год спустя…». „А так маньяки обычно не приходить убивать на то же самое место“» – говорю я полу в шутку – полувсерьез. «И потом- не надо думать о плохом..» А еще не надо смотреть телевизор, читать газеты, и т. д. и забивать себе голову всяким хламом… Так вот, женщина, которая оказалась эстонка, одногодка со мной, садится мне на хвост, и мы идем вместе по тропинке, а потом еще поднимаемся к Линде, на мою любимую горку. Желтые листья, у меня в руках каштаны. Я чувствую, что что-то важное сейчас происходит, что мне надо ей помочь. А еще видимо я патологически не смахиваю на маньячку, или немного смахивает она… «Я уже год без работы. Живу на накопленное. (вериться с трудом, ну да ладно), знаю 4 языка. Может мне уехать? Или остаться… Я даже подуваю о самоубийстве, но нет, я так люблю свою страну…» «Даже не подпускайте этих мыслей..» Все, начинается, пациент – психотерапевт. Я дарю ей каштаны. Она так благодарна как будто я дарю ей что-то ценное. Она провожает меня до остановки. Мы обмениваемся телефонами и именами. Не знаю, увидимся ли мы еще, но знаю, что то, что случилось, было нужно кому-то. По крайней мере ей. Или мне. И потом, хочется верить, что я спасла ее от самоубийства. Хочется верить, что у нее все будет хорошо.