Александр Усовский - Дойти до перевала

В течение пятнадцатого сентября севернее Праги наши войска совместно с частями первой польской армии с упорными боями продвигались вперёд и овладели населёнными пунктами Рыня, Бялобжеги, Александрув, Изабелин, Станиславув, Чарна Струга, Марки, Гродзиск, Бялоленка, Аннополь, Таргувек.

Южнее города Санок наши войска овладели городом Лиско и населёнными пунктами Плонна, Бжозовец, Лукове, Дзюрдзюв, Гочев, Угерце, Руденка, Без-Михова и железнодорожной станцией Угерце.

В Северной Трансильвании наши войска, действуя совместно с румынскими войсками, овладели городом и железнодорожной станцией Топлица, а также с боями заняли более сорока других населённых пунктов, в том числе крупные населённые пункты Совата, Шиклод, Кибед, Мадьярошь, Макфалва, Вадаш, Хавадтэ, Бордошью и железнодорожные станции Совата, Кибед, Чок, Эрдэ-Сент-Дьэрдь…На других участках фронта — поиски разведчиков; в ряде пунктов шли бои местного значения.

Дальше — про всякие подбитые танки и сбитые немецкие самолёты и прочую беллетристику об успешных налетах наших бомбардировщиков — Савушкин слушать уже не стал. Главное — наши вошли в предместье Варшавы, Прагу. А это значит — они попытаются прорваться на помощь гибнущему восстанию! Только вот прорвутся ли… Савушкин вспомнил повстанцев Жолибожа — и у него защемило сердце. Мальчишки, необученные, плохо вооруженные… Устоят ли они, когда немцы придут в их район? И как долго устоят?

Тут в дом вошёл Костенко и доложил:

— «Блитца» уладковав. Бензина в баке литров пятьдесят, так що йихаты можно. — Услышав голос Левитана, вещающего об успехах авиации Северного флота, спросил: — Шо там, на фронте?

Савушкин ответил:

— Наши в Варшаве. Правда, пока на правом берегу, в Праге.

Костенко махнул рукой.

— Переправятся. Лишь бы повстанцы хочь якись плацдарм на берегу зайнялы….

Капитан тяжело вздохнул.

— Об чём и речь. Когда мы отъезжали — весь берег с мостами был немецким…

Костенко не успел ответить — в дом ворвался Некрасов и, прямо с порога, бросил:

— Немцы в городе!

Предателей не любит никто — даже те, кому они служат…

— Далеко?

— Метрах в пятистах ниже. Там какая-то площадь, на ней.

— Много?

— Три повозки, на них человек пять. — Некрасов, на мгновение задумавшись, утвердительно добавил: — Точно пять.

Савушкин удивлённо присвистнул.

— Повозки?

Некрасов развёл руками.

— Шо бачив. Пароконные, армейские. Може, какие тыловики…

— Что они делали?

Некрасов пожал плечами.

— Да я сразу к вам, не стал дожидаться.

Савушкин кивнул.

— Принято. — И, обернувшись к радисту, бросил: — Женя, сворачивай рацию и в кусты на берегу. Если вместо нас увидишь немцев — уходи по берегу в лес. И дальше на восток, к Вагу. Там повстанцы.

Радист, указав на диван, спросил:

— А лейтенант?

— Лейтенант останется здесь. — поворотившись к хозяину дома, Савушкин промолвил: — Пан Пастуха, это ваш племянник, у него брюшной тиф. Тифус — если немцы будут спрашивать.

Мельник кивнул.

— Розумем. То ест мой сыновец з Мартина, у он брушны тифус.

— Всё верно. Грузовик вам в овин поставили три дня назад немецкие фельджандармы. — И, повернувшись к своим разведчикам, бросил: — Мы втроём — на площадь. Олег, возьми в «блитце» две винтовки и патронов сотню, и два автомата с магазинами.

— Есть!

Через пару минут трое разведчиков, пригнувшись, по берегу ручья направились вниз, к площади, стараясь держатся поближе к урезу воды и норовя передвигаться лишь в гуще прибрежных кустов. Наконец, добравшись до последнего перед площадью дома, они залегли за насыпью, во время паводков долженствующую оберегать городок от разлива талых вод. Площадь лежала перед ними, как на ладони.

Понаблюдав пять минут за немцами, расположившимися со своими повозками напротив входа в костёл — Савушкин поймал себя на мысли, что что-то здесь явно не то. Немцы были не похожи на немцев — повозки стояли вразнобой, криво и косо, перед какими-то лошадями стояли брезентовые вёдра с водой, перед какими-то — нет, одна повозка была вообще распряжена, и пара гнедых, бывших её движущей силой, вяло хрустели небрежно набросанным перед ними сеном… Немцы, шнырявшие вокруг повозок, были какие-то грязные, неухоженные, в поношенном, выцветшем, а кое-где и просто рваном обмундировании, в стоптанных и рваных, заросших грязью, сапогах…. Чёрт знает, что. Это даже не тыловики вермахта, даже не штрафники, это вообще… И тут Савушкин услышал, как один из «немцев» прокричал своим коллегам, выйдя из дверей костёла:

— Хлопци, швидче сюды!

Твою ж мать! Украинцы!

— Костенко, слышал?

Старшина кивнул.

— Чув. Галицаи. Я таких вже бачив. Бачитэ, на ливом рукави, пид орлом? Лэвик жовты? — От переполнявшей его ненависти старшина, не заметив этого, полностью перешёл на украинский.

Савушкин всмотрелся в форму «немцев» — точно, у четверых из них на рукаве был нашит опознавательный знак дивизии СС «Галичина». Пятый, ожидавший коллег у входа в костёл, стоял к разведчикам правым боком — но, судя по всему, тоже был украинцем и однополчанином остальных эсэсовцев.

Галичане, оставив на повозках свои винтовки, ломанулись на зов своего коллеги.

— Костенко, что они забыли в церкви? — Озадаченно спросил капитан у старшины.

— Точно не молиться. Грабить будут. — Уверенно ответил Костенко.

И действительно, не прошло и пяти минут — как вся давешняя пятёрка вышла из дверей костёла, перегруженная всякого рода церковным имуществом — какими-то серебряными чашами, подсвечниками, окладами икон, мешками с чем-то металлически позвякивающим; у последнего в руках была какая-то здоровенная, метр на полтора, картина в массивной и, похоже, тоже серебряной раме. Савушкин про себя вздохнул — ну ты подумай, костёл грабят, ничего святого! — и шёпотом скомандовал своим:

— Цели по часовой, Некрасов заигрывающий, твой — с картиной! Мой унтер с мешком, в него не стрелять! — И выдержав трехсекундную паузу, бросил: — Огонь!

Прогремел хлёсткий винтовочный залп, двое галичан тут же повалились на брусчатку, остальные, на мгновение остолбенев, бросили добычу и метнулись к повозкам, на которых лежали их винтовки. Но добраться до них не успели — грянул второй залп, а поскольку промахнуться с пятидесяти метров было бы мудрено — всех эсэсовцев настигли пули разведчиков, хотя унтер, которому капитан прострелил обе ноги — всё же успел ухватится за борт одного из фургонов, но на большее у него сил уже не хватило…

Разведчики подошли к эсэсовцам. Четверо не подавали признаков жизни, унтер, хоть и без сознания, но был ещё жив — грудь тяжело вздымалась, изо рта рвалось хриплое дыхание. Кровь пульсирующе, толчками, била из раны на правом бедре, и, судя по всему, жить унтеру осталось максимум минут пять, от силы семь — с перебитой артерией больше не протянуть…